Его план, однако, не устраивал Вирджинию. Ей нужна была свобода передвижения в саду и конюшне, и ежедневные дела там служили бы хорошим прикрытием. Тем не менее она улыбнулась ему обезоруживающей, как она надеялась, улыбкой.

— Я буду счастлива готовить для вас, полковник, ведь я считаю вас своими гостями. Но я предпочла бы выполнять свои обязанности по-своему. Не понимаю, какие тут могут быть возражения с вашей стороны.

Алекс не мог высказать ни одного возражения за исключением того, что эта работа не для благородной дамы. Но Вирджиния Кортни являла собой необычный образец, да и сам он, пожалуй, одержал достаточно побед для одного дня. И потом, ее улыбке невозможно было противиться. Сначала она появилась в ее глазах, которые необыкновенно трогательно прищурились, потом в пухлых губах — они изогнулись, обнажив очень красивые белые зубы. Ее лицо утратило выражение холодной иронии. Теперь перед ним стояла полная жизни молодая женщина, прекрасно осознающая свое очарование и обладающая замечательным чувством юмора. Алекс Маршалл внезапно пожалел, что они не встретились раньше, при других обстоятельствах.

— Как вам будет угодно. — Голос его прозвучал резко, скрывая нежелательные для него мысли. — Однако прошу вас не забывать, что теперь вы находитесь в моем подчинении, и мои солдаты непременно напомнят вам, что я не терплю неповиновения. — Он повернулся на каблуках и вышел из спальни.

Джинни кивнула сама себе. У нее не было причин сомневаться в его словах. Единственно возможным поведением для нее была видимость полной покорности. Ибо если ей будет позволено свободно ходить по поместью, это приучит солдат к ее присутствию, к передвижениям, и она сможет продолжать заботиться об Эдмунде и Питере и сохранит тайну, от которой зависела жизнь каждого из них.

Быстро приняв решение, Джинни покинула комнату и пошла по галерее, тянувшейся вдоль трех сторон второго этажа, над нижним холлом. Она остановилась на минуту, укрывшись за резной колонной, чтобы посмотреть вниз. Люди, расхаживающие по ее дому, словно это была их собственность, — явно офицеры, судя по знакам различия. Шпоры на их сапогах позвякивали при движении, офицеры, похоже, составляли опись, и делали это организованно. Говорили они так же правильно, такими же хорошо поставленными голосами, как и их полковник.

«Конечно, эта гражданская война — не борьба классов, — подумала Джинни. — Это война политических и религиозных убеждений, и за парламент воевало столько же знати, сколько и за короля Карла. Многие из самых благородных семей распались. Брат пошел против брата, отец против сына. Может, и с Алексом Маршаллом дело обстояло именно так?»

Джинни проскользнула вниз по задней лестнице, имевшей прямой вход в кухню. Здесь тоже сновали люди — простые солдаты выгружали провизию: куски говядины и свинины, которые они подвешивали в холодных каменных кладовых, мешки с мукой, кожаные фляги с вином. Новая армия Оливера Кромвеля не забывала заботиться о себе. На улице, у конюшен, кипела своя работа — кавалерия спешилась и занималась лошадьми. Поместье Редфернов было типичным в своем роде, в нем разводили и покупали лошадей, теперь — единственный транспорт, ибо лошади уже начинали заменять быков на тяжелых сельских работах. И ни одно доходное поместье не могло позволить себе игнорировать нужды армии. В результате в опустевших сейчас сараях и конюшнях было более чем достаточно места для двадцати лошадей элитной кавалерии.

Вирджиния оставила себе двух лошадей: кобылу, которую ей подарил к свадьбе отец, и лошадь для повозки, чтобы ездить за арендной платой в виде зерна и сена.