— О'кей. Но сопровождение я все равно тебе дам. — Макензи глубоко вздохнул. — Может быть, ты сможешь убедить Тома…

— Нет. Я не могу. Пожалуйста, не проси меня, папа.

Он сказал ей напоследок единственное, что мог:

— Я не хотел бы, чтобы ты осталась. Это было бы против твоего долга. Скажи Тому, я по-прежнему считаю, что он подходящая пара для тебя. Спокойной ночи, солнышко. — Это вышло слишком поспешно, но у него не хватило духу тянуть. Когда она начала плакать, он вынужден был разжать ее руки на своей шее и покинуть комнату.

— Но я не ожидал такого множества убийств!

— Я тоже… на этой стадии. Однако боюсь, их станет еще больше, прежде чем цель будет достигнута.

— Ты говорил мне…

— Я говорил тебе о наших надеждах, Мвир. Ты, как и я, знаешь, что великая наука оценивает только широчайшие масштабы истории. Индивидуальные события могут статистически отклоняться.

— Легкий способ, не правда ли, описать гибель несчастных живых существ?

— Ты здесь недавно. Теория — одно дело, применение ее на практике — совсем другое. Думаешь, мне не больно наблюдать происходящее, когда я сам участвовал в составлении плана?

— О, я знаю, знаю. Но от этого мне не легче жить с чувством вины.

— С чувством ответственности, ты имеешь виду.

— Э, слова.

— Нет, это не семантические выкрутасы. Разница здесь реальная. Ты читал отчеты и видел фильмы, но я прибыл сюда с первой экспедицией. И я нахожусь здесь более двух столетий. Их агония для меня не абстракция.

— Но это было по-иному, когда мы впервые открыли их. Последствия их ядерных войн были еще столь ужасны. Бот когда мы по-настоящему были нужны им — несчастным, голодным, неприкаянным, — а мы, мы ничего не делали, только наблюдали.

— Ну, это уже истерика. Могли ли мы слепо, ничего не зная о последних событиях, сделать что-нибудь, не привнеся дополнительных разрушений? Ведь ми совершенно не могли предвидеть результатов собственных действий. Право, это било бы преступно, как если бы хирург взялся оперировать, едва увидев пациента и не ознакомившись с историей болезни. Мы должны били дать им идти их собственным путем, пока тайно всего не изучим. Ты не представляешь, как отчаянно мы трудились, чтобы добыть и проанализировать информацию. Эта работа продолжается. Только семьдесят лет назад мы почувствовали достаточную уверенность, чтобы ввести первый новый фактор в это отдельно взятое общество. По мере того, как мы будем узнавать больше, наш план станет развиваться. Для полного завершения миссии может понадобиться тысяча лет.

— Но тем временем они сами оправились от последствий катастрофы. Постепенно они сами решают свои проблемы. Какое право мы имеем…

— Я начинаю сомневаться, Мвир, что ты вправе называть себя даже подмастерьем в области психодинамики. Подумай, что в действительности означают эти их «решения». Большая часть планеты все еще в состоянии варварства. Этот континент более других продвинулся к восстановлению, потому что здесь до катастрофы шире была развита техника и все такое. Но какие образовались общественные структуры? Куча враждующих государств. Феодализм, где баланс политических, военных и экономических сил зависит от земельной аристократии, самой архаичной из всех возможных. Два десятка языков и субкультур, никак не связанных между собой. Слепое преклонение перед технологией, унаследованное от предков и совершенно необузданное, вернет их назад, к машинной цивилизации, такой же дьявольской, как та, что привела к страшной катастрофе три века назад. И тебя волнует, что несколько сот человек погибли оттого, что наши агенты не смогли осуществить революцию так гладко и безболезненно, как мы надеялись? Ладно, сама великая наука подтверждает, что без нашей помощи всеобщая деградация землян в течение следующих пяти тысяч лет на три порядка превысит величину ущерба, который может нанести любое наше вмешательство.