– Видите? – говорю я. – Все равно что прокатиться на автобусе.

– Спасибо, – улыбается она.

– Всегда пожалуйста. – Я снова берусь за журнал.

– Почему вы так часто переезжаете с места на место? Вас это не утомляет? – спрашивает она и тут же смеется над собой. – Смотри-ка, стоило мне успокоиться, и я сразу повела себя как заботливая мамочка.

– Нет-нет, все в порядке, – улыбаюсь я.

Я и правда часто меняю города, но делаю это не специально. Мною движет неотвязное чувство – ощущение того, что это не мое место.

Всегда кажется, что где-то еще мне будет лучше.

– Даже не знаю, – произношу я. Трудно облечь свои чувства в слова, тем более когда говоришь с незнакомкой. Внезапно я решаюсь.

– Я нигде не чувствую себя как дома.

– Сочувствую, – говорит она, – должно быть, это нелегко.

Я пожимаю плечами. В конце концов, это только импульс. Именно он побуждает меня бросать плохое, устремляясь к чему-то лучшему.

Впрочем, я уже давно не в восторге от своих импульсов. Что, если они заведут меня куда-нибудь не туда?

И тут – раз уж мы все равно больше не увидимся – я вываливаю на соседку то, что сама осознала лишь недавно.

– Боюсь, мне так и не найти место, которое я смогла бы назвать домом.

Она легонько похлопывает меня по руке.

– Вы еще так молоды. У вас впереди масса времени.

Мне двадцать девять. Или она считает, что это еще не возраст, или я выгляжу моложе своих лет.

– К концу полета, когда самолет пойдет на посадку, мы сможем обсудить мою незадавшуюся карьеру, – со смехом говорю я. – Это хоть немного отвлечет вас.

– Буду весьма признательна, – с улыбкой отвечает она.

* * *

Я делаю шаг за ворота терминала и сразу вижу Габби. В руках у нее табличка с надписью «Ханна Мария Мартин», как будто я без того не знаю, кто повезет меня домой.

Рядом с именем Габби изобразила некое подобие моего портрета. Получилось грубовато, но довольно точно. У Ханны с ее рисунка большие глаза, длинные ресницы и крохотный носик. Волосы на голове затянуты в высокий пучок. Вместо фигуры – палочка, к которой пририсована большая грудь.

Не то чтобы это соответствовало моему представлению о самой себе, но если свести мой образ к карикатуре, я буду высоким пучком волос и большой грудью. Как Микки-Маус – это круглые ушки и руки в перчатках, а Майкл Джексон – белые носки и черные туфли.

Я бы предпочла, чтобы портрет отобразил мои темно-каштановые волосы и светло-зеленые глаза, но о каких цветах может идти речь, когда рисуешь черным маркером?

В гостях у Габби я не была уже года два – с момента ее свадьбы. Но каждое воскресенье, несмотря на предстоящие дела или вчерашнее похмелье, мы болтали с ней в видеочате. Ничего надежнее и стабильнее в моей жизни просто не было.

Габби худенькая, как тростинка. Волосы коротко острижены, на теле – ни грамма жира. Прижимая ее к себе, я вновь поражаюсь тому, до чего же странно обниматься с кем-то, кто гораздо ниже тебя. Со стороны мы, должно быть, выглядим очень забавно. Я высокая, фигуристая, белокожая. Габби низенькая, худенькая, с темной кожей.

Даже без макияжа Габби выглядит как картинка. Но я ей об этом не говорю, потому что и без того знаю, что услышу в ответ. Какая разница, возразит она. Нет смысла осыпать друг друга комплиментами или соревноваться за то, кто из нас привлекательнее. Надо сказать, что по сути она права.

С Габби мы познакомились, когда нам было по четырнадцать.