— Ладно, иди, только скоро. Я тебя здесь подожду. — Отправив Кольку с кастрюлями в следующую палату, она уселась на койку Чудика, облокотилась на тумбочку и мгновенно задремала.

Телефоны-автоматы висели поблизости, на лестничных площадках всех этажей, и на телефонный звонок обычно требовалось пять или десять минут. А тут прошло уже с полчаса, но Философа все не было.

— Вот, — сказала назидательно Даша, вставляя ключ в замочную скважину, — шелопут твой приятель. Теперь придется искать.

Следующие несколько часов я провел в одиночестве, прислушиваясь к голосам во дворе и шагам за дверью.

В восемь, когда развозили ужин, Даша явилась скорбная, с поджатыми губами.

— Что ты на меня смотришь, как пес на котлету? Думаешь, скажу тебе что-нибудь? Не скажу.

— Я уже догадался, Даша. Но ты скажи все-таки.

— Не положено больным говорить, да, так и быть, скажу. Сердечный приступ у твоего друга. Прямо в коридоре упал.

— Где упал?

— А тебе-то не все одно? За телефонным узлом, рядом с уборной. И чего он туда пошел? Может, приспичило.

— Сейчас он где?

— Где… где… в морге.

— Даша, своди меня попрощаться.

— Ну, придумал. Ежели всех в морг водить, это что же получится?

— Да при чем здесь все, Даша? Это же мой погибший товарищ!

Я хорошо знал, за какую струну дергаю. До психушки Даша успела послужить в армии, пока ее не контузило на учениях, и к словам «погибший товарищ» сохранила отношение войсковое, благоговейное.

— А что как мне попадет за тебя?.. Ладно, пошли.

В морге, на покрытом цинком столе, в слепящем свете свисающей на шнуре мощной лампы лежал на спине Философ, уже раздетый. Рядом, скособочившись на стуле, спал бессменный санитар морга Федя, которого еще никто не видал трезвым. У левой коленки Философа стоял пустой стакан и колбочка из-под спирта.

Чудика нигде видно не было — он не задержался в морге и дня. Значит, кто-то спешил от него избавиться…

Я подошел вплотную к Философу и стал его разглядывать — следов насилия как будто не было.

— Ну что же ты, — запричитал я и взял его за руки, — эх ты, друг…

Даша деликатно отодвинулась к стенке.

На обеих руках, повыше запястий, чуть заметным синеватым оттенком кожи обозначались расположенные в ряд пятна, три на левой руке и четыре — на правой. Кто-то держал его за руки, держал очень крепко, железной хваткой.

Рядом с этими следами, на левом запястье, я нашел то, что искал: темную точку, крохотный кровоподтек. Кололи в вену, тонкой иглой и с профессиональной аккуратностью.

Да, ты был прав, Философ: ты не похож на самоубийцу. Ты похож на убитого… Извини, но я не полезу в эти дела…

— Ну, хватит, хватит, — решилась поторопить меня Даша.

— Ты не переживай, — утешала она меня по пути, — это дело такое… ничего не поделаешь.

Сразу после отбоя я улегся на койку, но поверх одеяла.

Правильно, одобрил меня Крокодил, будем спать осторожненько.

Что же, дело привычное. В белую ночь спать осторожно не трудно.

А ночь выдалась тихая, безветренная. Еле слышно доносилось урчание грузовиков с набережной Пряжки, да один раз всполошились птицы в кронах тополей на дворе. Небо за окном постепенно серело, и грузовики проезжали все реже.

Шаги в коридоре я услышал около двух. Странные такие. Негромкие. Вообще-то медсестры и санитары здесь не деликатничают. Если кто ночью идет, шлепанье подметок по линолеуму звоном отдается в глянцевых стенах коридоров. Но сейчас приближались к двери шаги вкрадчивые, словно бы скользящие.