Павел Загребельный. Роксолана. Роковая любовь Сулеймана Великолепного
Роксолана - 1
МОРЕ
О бiле камiння серце посiчу...
П. Т ы ч и н а
азвали его Черным, ибо черная судьба его, и черные души на нем, и дела тоже
черные. Кара Дениз — Черное море.
На Чорному морi на бiлому каменi
Ясненький сокiл жалiбно квилить-проквиляє.
Смутно себе має, на Чорне море спильна поглядає.
Що на Черному морю недобре ся починає.
Що на небi усi звiзди потьмарило,
Половину мiсяця в хмари вступило,
А iз низу буйний вiтер повiває,
А по Черному морю супротивна хвиля вставає...
Не вздымалась злосупротивная волна навстречу турецкой кадриге*, море
было тихое, ветер начинался ежедневно после захода солнца, дул всю ночь с
берега, но вода от него лишь слегка морщинилась, к утру же залегала мертвая
тишина на воде и в воздухе, и только после полудня задувал с моря свежий
ветерок, поворачивал за солнцем, точно гонясь за ним, и умирал к вечеру вместе с
солнцем.
_______________
* К а д р и г а — галера.
Так и состязались здесь извека два ветра — один с сущи, другой с моря —
и летели над водами дальше, дальше, в беспредельность.
Кадрига кралась вдоль берега, не решаясь выйти на широкий простор этого
переполненного водами исполинских славянских рек моря, непроглядного в глубинах,
таинственно-неприступного, черного, как шайтан, Кара Дениз...
Три паруса — один красный, два зеленых — едва надувались, кадригу гнали
вперед своими веслами галерники, на двадцати шести лавках по четыре гребца,
голые до пояса, бритоголовые, в кандалах, прикованные к толстенной цепи,
змеившейся по дну кадриги. Ни выпрямиться, ни места переменить, спали и ели
посменно на своих лавицах, волны били в них, солнце жгло, ветер рвал тело, пот
заливал глаза, а вдоль помоста, проложенного над галерниками, бегал с канчуком
евнух-потурнак — ключник, похожий на старого вола, евнух, наделенный силой тоже
чуть ли не воловьей, в высокой чалме, в расхристанном шелковом халате, тряс
жирной грудью, кричал до пены на губах, подгоняя гребцов, а они и сами с каждым
взмахом весел, словно бросая в проклятую воду не только весла, но и всю свою
силу, выдыхали из себя дико, с ненавистью: «Г-гик! Р-рык! Г-гик! Р-рык!»
Хоча й би синєє море розiграло,
Хоча й би турецький корабель розiрвало...
На демене-корме — натянут от солнца и непогоды навес из полосатого —
болого с синим — египетского полотна. Старый Синам-ага, страдая от хворей,
устало поглядывает на шестерых, прикованных друг к другу, красивых молодых
чернооких женщин в железных ошейниках. Кто может измерить всю глубину отчаяния
старого Синам-аги, который был вынужден заковать в жестокое железо эти молодые
тела, полные отчаянья еще большего! Все они похищены и пленены, а две из них еще
и оторваны от грудных младенцев, все проданы на невольничьем торге в Кафе, почти
нагими брошены на кадригу (пусть свежий ветер Кара Дениза золотит их молодые
влекущие тела), скованы железом, чтобы спасти их от отчаянья и от нечестивых
попыток найти себе смерть в волнах.
|
