— Плечи ее вздрагивают от рыданий, а слезы оставляют на щеках светлые дорожки.
Я быстро провожу рукой по ее крыльям, осторожно расправляя главные перья. Вроде бы все на месте. На первый взгляд все в полном порядке.
— Тебе показалось, моя хорошая. Крылья твои на месте, — уверяю я ее. Мне прекрасно известно, как может замутить мозги химия белохалатников. — Обещаю тебе, все будет хорошо. За пару дней оправишься и полетишь, как раньше. Мы тебе все поможем.
Она приоткрыла глаза и посмотрела на небо:
— Они проводили опыты над моими глазами.
Сердце мне будто холодной рукой сжали:
— Что?
— Как с Игги, — еще раз повторяет она, и у меня в глазах темнеет от ужаса. — Джеб был здесь. Он сказал, это для моей же пользы.
Голос у нее такой слабый, что я с трудом разбираю слова.
— Ангел, скажи мне, — я подтолкнула к себе Газзи, — скажи мне, кто стоит рядом со мной? Не может быть, чтобы ты ослепла.
— Я… я… — Она моргает. Снова моргает, a мы все стоим, затаив дыхание. — Мой брат, Газзи, — выдыхает она. — Газзи, это ты?
Газзи обхватил ее за плечи и заплакал.
— Я вижу, но все так размыто, — шепчет Ангел.
— Шшшш… Тихо, моя девочка, — успокаиваю я ее. — Не надо ничего говорить. Помолчи пока. У тебя был бред от их препаратов. Он пройдет. Все будет хорошо. Мы тебя сейчас домой отнесем.
Она снова покачала головой, открыла глаза и со страхом посмотрела на меня, с трудом концентрируя взгляд:
— Макс, здесь была твоя мама. Я ее видела. Это была доктор Мартинез. Она… она на их стороне.
Поднимаю глаза и вижу, что стая в ужасе отшатнулась.
— Солнышко мое, успокойся. Это все галлюцинации. Крылья у тебя в порядке, и мама моя вовсе не с белохалатниками. У тебя был болезненный бред. Он скоро пройдет.
Ангел снова упрямо качает головой:
— Твоя мама была здесь. Она им помогает. Доктор Мартинез тоже с белохалатниками.
57
Мы летим домой. Я стараюсь держать себя в руках, но от слез почти ничего не вижу. Дилан, Игги, Клык и я, чередуясь, несем Ангела. Она почти ничего не весит, и лететь, держа ее на руках, совсем не трудно. По дороге домой мы завернули за Тоталом. Он ошалел от радости и лаял и прыгал вокруг Ангела, как самый обыкновенный пес.
Дома мы вымыли Ангела и положили спать. Она так слаба, что сон для нее сейчас — главное лекарство. Тотал свернулся калачиком у нее в ногах, а Газзи и Надж каждые полчаса заходят проверить, как она. А мне надо побыть одной. И я лечу в лес, чтоб собраться с силами и взять себя в руки. Иначе Ангел проснется, начнет рассказывать, что с ней произошло, а я буду только выть белугой. Какой прок от меня тогда будет?
А Клык нашел далеко не самое подходящее время, чтобы, по своему обыкновению, незаметно подкрасться ко мне, напугав меня до полусмерти:
— Надо поговорить. Про тебя. И про меня. Про нас.
Чувствую, как краска заливает мне щеки.
— Ты сам сказал, что «нас» больше не существует. — Я стиснула зубы.
— Не знаю, не уверен.
— Хватит. Ты ушел и меня бросил. Дважды. — Я начинаю заводиться. — То «мы», которое у нас было, ты послал к чертовой бабушке. И к тому же решил, что нашел Майю. — Не надо было про нее заикаться. Не надо было не подумав ляпать. Меня передернуло при воспоминании о том, что сказал о ней Ари.
— Майя погибла. — Про смерть ее я и так знаю. Но боль в голосе Клыка здорово меня задевает. |