Гурцат криво улыбнулся при мысли о том, что ни хитрые, ни жадные, ни трусливые, ни верные никогда больше не увидят родных кюриетов, не обнимут жен и детей. Следующее за ним войско, за которым неотступно крался алчущий мести нарлакский конис, было войском мертвецов. Вот только верные харты его пока еще об этом не знали. А те, кто догадывался, уже ничего не могли изменить, ибо пришла пора пожинать плоды сделанного ими некогда выбора. Или выбора тех, кому они позволили сделать его за себя.

    Над головой Хозяина Вечной Степи с тоскливым криком пронеслась одинокая чайка, и он, проводив ее долгим взглядом, пожалел, что сам не родился бессловесной тварью, которой не ведомы тщеславие и жажда власти и всеобщего поклонения. Нет, даже сейчас, на краю гибели, он не боялся смерти. Это было бы глупо. Если ты вспыхнул - сгоришь, если родился - умрешь. Но бесконечно жаль умирать, сознавая, что всю жизнь гонялся за чем-то призрачным и лживым, как болотные огни, в ослеплении жертвуя ради недостойной цели друзьями и близкими, калеча и убивая всех, кого угораздило очутиться на пути…

    Войско степняков двигалось на юг, навстречу гибели. Бесславный поход Безумного Оранчи близился к концу, но это не надрывало сердце Хозяина Вечной Степи. Точно так же как не грело ему душу сознание того, что в чревах мергейтских, саккаремских, нарлакских, хали-сунских, нардарских и даже аррантских женщин уже зреют младенцы, которые со временем назовут Гурцата Великим и будут нарекать его именем своих сыновей.