— Я дам тебе ещё один, последний шанс, Джаред, — сказал завуч с терпением человека, полностью уверенного в своей правоте. — Мне бы хотелось прояснить ситуацию ещё до наступления завтрашнего утра. В противном случае, последствия будут очень серьёзными.

Но я его больше не слушал. Я думал о пуговице. Одно из двух: либо Алек врёт о том, где нашёл её, либо... кто-то подкинул её намеренно.

Но кто? У кого была возможность спереть мою пуговицу?

И тут меня озарило, хотя поверить в это я не мог. Во всей школе был только один человек, который имел свободный доступ к моим рубашкам.

Когда я после уроков примчался домой, Тайсон уже сидел в гостиной с наушниками, в которых гремел один из моих CD. Я сорвал с него наушники; он распахнул глаза.

— Эй, ты чего? — возмутился он.

Меня так и подмывало схватить его и встряхнуть как следует. Я бы с места в карьер обвинил его и осудил, как Грин обвинил и осудил меня, но... один раз я уже поступил так с Тайсоном — решив, что все убийственные выходки прошлой осени были его рук делом, я сделал из него отбивную котлету. Я оказался в корне неправ. Пусть Грин включает свой рубильник, но я с Тайсоном так не поступлю. Как бы ни были сильны мои подозрения, он заслуживает, чтобы его выслушали.

Я набрал в грудь воздуха, медленно выпустил его и сказал по возможности спокойно:

— Тебе моя рубашка нравится?

Он вылупился на меня так, будто я сбежал из психушки.

— Нормальная рубашка, — буркнул он.

— А ничего ненормального не замечаешь?

Он ткнул пальцем во что-то у меня на груди.

— А, вот — тут у тебя горчица. — Я глянул вниз, и Тайсон ухватил меня за нос. — Опять прокатило! — воскликнул он. — Вечно все олухи ловятся!

Я отвёл его руку в сторону, и он наконец сообразил, что мне не до шуток.

— Да что с тобой сегодня такое?

— Помнишь, ты сказал, что ненавидишь меня?

Тайсон закатил глаза.

— Тьфу ты, опять завёлся!

— И сильно ненавидишь? Настолько, что готов сделать всё, чтобы меня выгнали из школы?

Он выпрямился и ответил мне так же прямо, как я ответил мистеру Грину:

— Нет. Не настолько. Я ненавижу тебя до такой степени, чтобы стянуть за обедом последний гамбургер, лишь бы он не достался тебе.

— Ты ненавидишь меня до того, что готов подкинуть улику на подъездную дорожку Алека?

— Ты меня в чём-то обвиняешь? — Лицо его начало багроветь, как случалось всегда, когда кто-то подпаливал чересчур короткий фитиль его взрывного нрава.

— Нет, просто спрашиваю. — Я не сводил с него глаз, пытаясь определить, правду он говорит или врёт.

— Ничего я не подкидывал. — Он мгновение помолчал, затем добавил: — Было время, я ненавидел тебя больше всего на свете; и мне до сих пор иногда очень хочется тебя возненавидеть, но не получается... И если ты не выкинешь какой-нибудь действительно адский номер, то никогда и не получится. — Он вскочил, кинулся в дальний конец гостиной и снова повернулся ко мне. — Ты мой лучший друг, окей? Ну вот, я это и сказал. Чувак, испортивший мне всю жизнь, теперь мой лучший друг. Во даю, а? Ну не дурак?

— Нет, не дурак. — Если кто-то здесь и дурак, то это я. В искренности Тайсона сомневаться не приходилось.

— Дурак, дурак, — настаивал он, — потому что знаю — ты мне вовсе никакой не друг.

— Что?!

— Тебе просто жалко меня! Ты чувствуешь себя виноватым, но на самом деле я тебе совсем не нравлюсь.

— Это неправда!

— Докажи! — потребовал он.

Я открыл рот и... закрыл его. Я не мог доказать Тайсону, что я ему друг, так же как не мог доказать Грину, что ни в чём не виноват.