Радуйтесь! Руки и ноги согрелись, и тундра наполняется запахами. Жалкие пятна мха, редкие цветы и клочки травы, карликовые сосенки — все это благоухает, дурманя голову и дразня обещанием. В этом запахе вы различаете запах родины, запах леса и пустоши, и запах чужого края, в котором растет незнакомая на вкус трава и распускаются невиданные прежде цветы.

В душах товарищей царит тоска по дому и тоска по дальним краям, и беглецы вздыхают, и вздохи их наполнены сладким томлением. Они потягиваются, сами себе удивляясь, потому что в студеную ночь и представить себе не могли, что руки и ноги еще смогут им служить, и усаживаются на землю. Гренадер распределяет жалкие припасы — пригоршню ягод, кусок вяленой рыбы и, пока не вышел запас, по половинке картофелины. Потом они вновь отправляются в путь, стараясь не упустить этот благоприятный миг. Но и тогда, когда это мгновение осталось в прошлом, они снова и снова отправляются в путь, не жалуясь и не мешкая. Путь ведет их домой.

Лишь в то утро, когда они устроили привал у лоченов, все было иначе. Юрген лежал неподвижно; Карл сначала подумал, что Юрген умер, но потом увидел, как тот улыбается. Герд и гренадер проснулись, уселись спиной друг к другу и смотрели вокруг, словно они здесь на летней прогулке. Но увидеть им ничего не удалось. Местность, в которой была стоянка лоченов, сейчас опустела.

— Они обещали вернуться за нами. — Граф, приставив ладонь козырьком ко лбу, всматривался в даль. — Мы должны их здесь дожидаться.

— Здесь так красиво, — сказал Герд.

— Почему, — дивился гренадер, — почему мы все это время считали, что нам надо двигаться дальше?

Юрген с улыбкой смотрел на свою культю.

Карл оскалил зубы. Ему придется идти дальше одному? В эти последние недели он порой мечтал о том, чтобы остаться одному. Часто его спутники висели на нем грузом, словно колодки на ногах, в один прекрасный день они могут стать для него камнем на шее. Они не нравились ему. Не нравился ни Юрген, ребенок, который никогда не станет взрослым, ни глуповатый, заносчивый граф, ни гренадер, боевая машина, из которой никогда не сделать мирного обывателя, как не сделаешь трактор из танка, ни Герд, крестьянская и религиозная праведность которого действовала на нервы. Однако он знал, что будет снова тормошить их, что они будут ныть, нюнить и упираться, что он будет гнать их пинками под зад, пока из них с потом не выйдет та дурь, которой их вчера угостили лочены. Он не отвяжется от них, пока они не поймут, что идут домой.

Добродушный народ эти лочены, подумал…

4

Читал ли я раньше о смердящей руке или о добродушном народе — лоченах? Не припомню. Я перелистывал страницы; одно приключение следовало за другим. Мне хотелось знать, что в книге уцелело от концовки, и я прочел последние страницы:

…все время вперед, до окраин Москвы и до вершин Кавказа. После Сталинграда мы о нем больше ничего не слышали.

Карл покачал головой.

— Он вернется. Он вернется и снова поставит на ноги свое дело и приведет в порядок дом.

Старик язвительно засмеялся:

— Было бы прекрасно. Но что-то не верится. От всех, кто оказался у русских, мы получили весточку, а от него нет.

Он пристально взглянул на Карла.

— Ты тоже вернулся из русского плена? Выглядишь так, словно проделал долгий путь и не ждешь впереди ничего хорошего. Можешь ночевать здесь, на складе, пока не подыщешь чего получше.

— А жена его еще жива?

— Да.

Старик смотрел перед собой, не мигая.

— Только она здесь больше не живет.

Он поднял было руки и снова их опустил.

— Тяжелые времена для женщин.

— Я хочу передать ей привет от мужа. Где я…

— От ее мужа?

Старик покачал головой и поднялся.