— Почему ратники без доспехов, им надлежащих, в бой идут? — требовательно посмотрев на своего предшественника, спросил грозный генерал Кожемяка.

— Железо слишком дорого, чтобы использовать его на никчёмные доспехи! К тому же истинному смельчаку чужда прикрывающая собственную трусость защита! — спесиво фыркнув, ответил Стефан Иванович и отвернулся, гордо задрав нос.

— Трусость, говоришь? — на челе воеводы появилась ещё одна длинная, глубокая морщинка. — Хорошо, пусть будет так! Я принял решение. Завтра мы предпримем новый штурм, и Вы вместе со всеми штабными… — Всеволод едва сдержался, чтобы не назвать их крысами, — возглавите первую шеренгу атакующих. Вы, я надеюсь, смелые люди, и посему доспехов вам не одевать.

— Но, но ты, Вы не… не смеете! — перекосившееся лицо Стефана Ивановича покрылось мелкими бисеринками пота. — Я… мы… это… я родственник самого короля по материнской линии, я генерал… Вам это просто так с рук не сойдёт, я буду…

— Заткнись! — Всеволод угрожающе накренился в сторону брызгающего слюной вельможи. — Здесь всё решаю я. Вы теперь — командир первой сотни, а значит, чина капитанского, так что будьте добры ленту жёлтую на погон нашить, чину Вашему нынешнему причитающуюся. Прочим, — Кожемяка обвёл тяжёлым взглядом стоящую перед ним штабную и иную руководящую братию, — до первого боя али моего устного приказания свои чины носить неизменными. А там, кто на что способен — посмотрим. Карать буду не милостиво. Дабы не было повадно войска, вам вверенные, бездумно губить, ратников в бой самим вести. А станет мне известно, что моё приказание не выполнено, вон бук стоит, ветвями пушистыми в стороны раскорячился. Висеть на буке том командиру этому. Тоже с ним и тогда станет, когда потери отряда его будут несоразмерными с поражением вражеским. — Всеволод замолчал, раздумывая, затем развернулся, словно собираясь уйти.

— Позвольте, Ваше Превосходительство! — из рядов командиров выдвинулся старый седой штаб-с-полковник Феоктист Степанович Волхов. — Не можно завтра в атаку идти. Люди устали, подразделения обескровили, едва-едва врага натиск сдерживаем. Атаковать завтра — себе на погибель.

— Полковник, искренни ли слова Ваши? — Кожемяка сурово взглянул на осмелившегося перечить ему человека. — Почём мне знать, может Вы, полковник, о шкуре своей печётесь, а не о благе воинства?

— Шкура моя старая немного стоит, а кровью войска росского и так земля вся залитая, чтобы вновь реки красные множить.

— Что ж, тогда и впрямь с битвой торопиться не будем. Прежде дадим ратникам отдохнуть и к битве подготовиться. А ты, капитан, — Всеволод пристально посмотрел на опального военачальника, — ежели к исходу завтрашнего дня на всё войско доспехов надлежащих не изыщешь, впереди строя в одной рубахе полотняной пойдешь. Ибо думаю, что денежки казённые на доспехи, государем выделенные, недалече спрятаны.

— Но я, я… — начал было опальный вельможа, но был прерван грозным рыком Всеволода.

— Молчать! Слушать всем! Войска на передовой каждые два дня менять, учения проводить ежедневно, к штурму грядущему готовить. Три седьмицы на подготовку даю. Потом будет сеча.