Сквозь слезы Джудит проговорила:

— Такой случай он не пропустил бы ни за что на свете. Удачи, Лавди.

— Люблю тебя.

Джудит положила трубку, обливаясь слезами.

— Зто я от счастья плачу. У тебя нет платка?

Разумеется, у Джереми был платок. Он вытащил его, белоснежный и аккуратно сложенный, из кармана и подал ей; она высморкалась и вытерла глупые, бессмысленные слезы.

— Насколько я понимаю, — сказал Джереми, — все благополучно.

— Великолепно. Они вместе. Они любят друг друга. Всегда любили. Гас собирается вернуться к живописи и поселиться в Порткеррисе, в мастерской с пульмановской кухней,

— И с Лавди?

— Не знаю, наверно. Она не сказала. Это уже неважно. — Слезы прекратились. — Я оставлю пока твой платок у себя — постираю и отдам.

Она сунула платок за рукав свитера и улыбнулась ему. Внезапно как-то сразу почувствовалось, что они остались вдвоем. Не было больше никаких помех, не было других людей — только он и она. И впервые возникла маленькая неловкость, какое-то стеснение. Пытаясь скрыть смущение, Джудит спросила:

— Хочешь кофе?

— Нет. Я не хочу кофе, хватит с меня Лавди с Гасом и всех остальных. Нам пора поговорить. О нас с тобой.

И в самом деле, пора было. Они вернулись в гостиную и сели на широкое сиденье у окна. Теперь уже лучи низкого солнца то и дело падали на старомодную мебель, выцветшие ковры, рассыпались радужными зайчиками с подвесок хрустальной люстры Лавинии Боскавен.

— С чего начнем? — спросила Джудит.

— С начала. Почему ты не ответила на мое письмо?

— Но ты не писал, — нахмурилась она.

— Писал. С Лонг-Айленда.

— Я не получала письма. Теперь уже нахмурился он.

— Ты уверена?

— Неужели же нет. Я все ждала, ждала… Ты сказал, что напишешь — тогда, утром, в Лондоне, Обещал написать, а сам не написал. Я не получала никакого письма. И я подумала, что ты просто передумал, сдрейфил, решил в конце концов, что не хочешь иметь со мной ничего общего.

— О, Джудит!.. — Он вздохнул, и это больше было похоже на стон, чем на вздох. — Все эти годы… — Он взял ее руку. — Нет, я писал. Я гостил у одних людей на Лонг-Айленде, и весь измучился, чуть голову себе не сломал, пытаясь найти нужные слова. Потом я вернулся в Нью-Йорк и отправил письмо армейской почтой с «Сазерленда».

— Так что же произошло?

— Я думаю, судно потопили. Битва за Атлантику была в самом разгаре. И мое письмо вместе с остальными, видимо, ушло на дно морское.

Она покачала головой.

— Мне это и в голову не приходило. О чем говорилось в письме?

— О многом. Там говорилось, что я никогда не забуду той ночи, которую мы провели вместе в Лондоне, когда ты была так несчастна, а мне пришлось уйти рано утром, чтобы попасть на свой корабль. И там говорилось, как сильно я тебя люблю. Я всегда тебя любил, с той самой минуты, когда впервые увидел. А потом были другие события, которые все решили для меня. Я приехал в Нанчерроу н услышал, как в твоей спальне играет «Иисус — утоление жаждущих». В этот момент я понял — ты мне необходима. И в конце письма я просил тебя выйти за меня замуж. Потому что я уже не мог представить себе свое будущее без тебя. И я просил тебя написать. Ответить. Сказать да или нет, чтобы я не терзался больше неизвестностью.

— И ты не получил ответа.