Изменить размер шрифта - +
В одном углу газовая походная плита и два дощатых ящика, один из которых использовался как стол: на нем стояли миски и кружки, а также блюдо с серыми лепешками, на вид мало съедобными. Старик зажег конфорку, разогрел что-то в закопченной алюминиевой кастрюльке и деревянной ложкой разложил по мискам густое коричневое месиво. В кружки налил заварки из фарфорового чайника с наполовину отбитым носиком и добавил кипятку.

– Что это? – спросил Саша. – Не отравимся?

Старик взглянул на него недобро, но ответил спокойно:

– Ешь… потом поговорим.

По вкусу Саша определил, что это перловая каша, смешанная еще с какими-то крупами, он такую едал, когда жил с родителями на старой квартире. В новой богатой семье у Руслана Атаева простых каш не ели, там даже для собак и кошек покупали нарядные импортные упаковки, типа «Мюсли».

На сей раз коричневая горячая каша из нескольких круп, сдобренная ароматным маслом из высокой двухлитровой бутыли, показалась Саше восхитительной. Он умял ее мгновенно и завершил трапезу двумя лепешками, в подражание старику макал их в чай. На ощупь лепешки были каменные, но рассыпались во рту, оставляя приятный горьковато-сладкий привкус. За завтраком дедушка Шалай сделал ему очередное замечание:

– Не торопись, ешь медленно. Спешат голодные псы, не люди. Следи за собой. Тебе еще предстоит доказать, что ты человек.

По тону мальчик догадался, что подошло время светской беседы.

– Дедушка Шалай, а чем плохо было мое старое имя?

– Придет время, узнаешь. Сейчас запомни, ты – Камил.

– Фамилия тоже другая?

– Фамилии никакой пока нету. Фамилию надо заслужить. Заслужишь – будет фамилия. Не заслужишь – будет каюк.

Угрозу Саша пропустил мимо ушей. В единственное небольшое оконце свет втекал причудливым ручейком, лицо старика, изрезанное морщинами, оставалось в тени, поэтому Саша не мог понять, что он на самом деле думает. Словам он давно не верил, как всякий московский отрок, родившийся уже в рыночную эпоху. За словами можно спрятать что угодно, кроме одного: ненависть прорывается сквозь любые слова, независимо от их смысла. Старик был добр, это Саша понял еще накануне.

– Можно еще спросить?

– Не прикидывайся лисенком, я тебя вижу насквозь.

– Дедушка, зачем меня сюда привезли?

– Скоро узнаешь.

– Я долго тут пробуду?

– Сколько надо, столько пробудешь… Тебе здесь не нравится?

– Очень нравится, – признался Саша, – Но спать в пещере страшновато. Там змеи и крысы.

– Нет там крыс, не ври. Змеи есть, крыс нету… Ладно, больше не будешь спать в пещере. Вон твое место, на коврике, на полу. Только не хнычь среди ночи. Не люблю.

Саша отпил остывшего чая из кружки.

– Чудная история со мной приключилась, – протянул задумчиво. – Ни в одной книжке про такое не читал. Если бы меня хотели убить, давно бы убили, верно?

– Да, верно.

– И если бы хотели получить выкуп с Руслана, не увезли бы так далеко, верно?

– Тоже верно, да.

– Значит, ни то и ни другое. А что же третье?

Старик вытер рот рукавом коричневой рубахи, на мгновение закрыл глаза, словно коротко помолился. Посмотрел на мальчика со странным выражением то ли упрека, то ли сочувствия.

– Ты сыт?

– Да, спасибо, дедушка.

– После приберешь здесь все… И со стола, и в доме. Это твои обязанности. У тебя их будет много, не сомневайся.

– Я не сомневаюсь, – уверил Саша, отметив про себя, какая у старика правильная и чистая, без всякого акцента, русская речь.

Вышли на двор. Солнце стояло довольно высоко, купалось в зелени, парило. Возле хижины в каменной стене выдолблена глубокая ниша, увитая диким виноградом.

Быстрый переход