Выйдя из машины, я наблюдала, как тетя Мэгги и девушка скрылись в дверном проеме розового домика. Но я не спешила. Меня вдруг начало раздражать присутствие тети Мэгги. Страстно захотелось пожить здесь одной, чтобы кроме меня, коттеджа и озера здесь ничего и никого бы не существовало. Я снова посмотрела на волшебное озеро. Узкая кромка воды у берега была открыта солнечным лучам; она искрилась и вспыхивала, словно на нее сыпался бриллиантовый дождь. Отражающийся от зеркальной глади свет был так ярок, что я зажмурила глаза.

— Пру!

Тетя Мэгги из окна подзывала меня к себе. Поднявшись на порог, я остановилась. Ничего из того, что я увидела, меня не удивило. Казалось, я заранее представляла, как здесь будет все обставлено. Я не увидела ни кресел-качалок, ни ситца, ни веселеньких цветастых подушек. В длинной низкой комнате, в которую я вошла, не было ничего напоминающего о присутствии женщины.

Мое внимание привлек камин. Он представлял собой большое отверстие в стене и был выложен из такого же грубо обработанного розоватого гранита, как и наружные стены коттеджа. Незатейливая кованая решетка была прикреплена к боковым стенкам двумя металлическими скобами. Напротив камина стояла обтянутая коричневой кожей длинная приземистая тахта с подушками точно такого же цвета. Почти во всю длину комнаты простирался массивный обеденный стол, явно ручной работы, сделанный мастерски. Одна из стен была до половины обшита деревянными панелями, а над ними висела полка, на которой стояли три деревянные фигурки: лошадь, лиса и собака. Фигурка собаки была точной копией Лабрадора. Чувствуя, что тетя Мэгги, так же, как и девушка, внимательно наблюдает за мной, я посмотрела направо: в середине голой каменной стены была еще одна дверь, за которой находилась кухня, а по обе стороны от главного входа располагались два высоких окна. Их подоконники были одинаковой толщины со стенами.

— Нравится?

Вопрос тети Мэгги застал меня врасплох.

— Нравится? — повторила я ее слова и, помолчав, ответила: — Не просто нравится, он… — Я чуть было не сказала «он изумителен, он божественен», но вовремя остановилась, чтобы избежать банальностей. Я часто досадовала на себя за нежелание подбирать точные емкие слова для выражения своих чувств и мыслей; а ведь этот коттедж, этот дом, эта обстановка заслуживали тонких, далеких от тривиальности определений.

— А где же лестница? — обратилась хозяйственная тетя Мэгги к девушке.

Вздрогнув, девушка метнулась в сторону кухонной двери. Мы с тетей Мэгги пошли вслед за ней.

Убранство кухни состояло из газовой плиты и неглубокой каменной раковины, над которой была подвешена газовая колонка. С одной стороны от раковины стоял небольшой столик, а с другой — сушка для посуды. За ними была видна дверь, ведущая в кладовую. В стене, расположенной напротив плиты и раковины, была еще одна дверь — очевидно, черный ход. Рядом с ней почти вертикально поднималась лестница. Один только вид крутизны ступеней лишил тетю Мэгги дара речи. Обычно словоохотливая леди смогла лишь издать звук, напоминающий нечто среднее между «ах» и тяжелым вздохом. Однако, будучи тетушкой Мэгги, она все-таки улыбнулась, хотя и вымученно.

— Попробуем подняться? — спросила она.

— Я пойду первой. — Мне показалось это смелым поступком.

Но проворная девушка опередила меня, взбираясь по ступеням простейшим детским способом — на четвереньках.

Я считала ниже своего достоинства следовать ее примеру. Но, добравшись до двенадцатой ступени с риском сломать себе шею, я обратилась к испытанному приему детей. Наверху не было никакой лестничной площадки, поэтому, шагнув с последней ступени прямо в комнату, я поспешила помочь тете Мэгги.

Но моя помощь была высокомерно отвергнута, причем не руками — их тетя Мэгги использовала так же, как и я, — а словами:

— Не стоит дрожать надо мной.