– Совсем охренел, Сеня?! С твоей астмой?! – подхватил его под руки крепыш в карпатской овчинной безрукавке, изображая выпученными глазами крайнюю обеспокоенность. – Ведь обещал же, обещал всему коллективу! Подумай о нас, об искусстве, мать его так! Извини за пафос.

– Не умею халявничать, – тяжко подвесившись к локтю крепыша, простонал увенчанный пальмовой ветвью и, выбравшись из подъезда в узкий помоечный дворик, обратил на своего заботливого спасителя трагический взор: – Душа болит, Ливий!

Они стояли обнявшись посреди осеннего неуюта – единомышленники, мастера экрана, соавторы ленты "Пламя страсти", которой предстояло потрясти кинематографический мир.

Режиссер – Касьян Тарановский был мал, худ, зелен лицом. При этом почему–то на всех киношных тусовках Сеню путали с Роланом Быковым, а в печатных информациях – с Арсением Тарковским и даже, бывало, с Андреем. Ирония судьбы неиссякаема и порой, многозначительна. Понимаешь на конкретном примере, что зло неотвязно сопутствует добру, искажая его лик своей дурной харей, а за великим человеком следует персональный пародийный двойник.

Постепенно Касьян не только смирился с участью двойника, но и научился извлекать из нее рациональные зерна. Кроме Быкова и Тарковских он охватил довольно представительную группу киномастеров отечественного и зарубежного происхождения, чьи идеи, приемы, персонажи появились в его лентах в изгаженном, но все же – обидно–узнаваемом виде. В процесс переваривания им совокупного продукта мировой культуры включались ядовитые ферменты мелкого сквалыги, приспособленца и неудачливого прелюбодея. От "метода" Тарановского за версту несло похабщиной и сивушным новаторством отечественного разлива.

Перестройка подкосила, но не сломила певца социалистического реализма. Из персонального кризиса режиссер вынырнул с помощью деятельной супруги, возглавившей торговую фирму "Полет" по обмену через страны третьего мира баллистических ракет среднего радиуса действия на "ножки Буша". Отъевшийся окорочками, подобревший Арсений, признал себя пост–пост–модернистом, влился в процесс возрождения отечественного кинематографа и, наконец, покусился совместно со сценаристом Закрепой на реализацию монументальной задумки.

В среде советского интернационального кинематографа Ливий Закрепа олицетворял русско–украинскую дружбу и резко отвергал домогательства настырных юдофобов, утверждавших, что у враждебной национальности все наоборот и даже кровь наследуется по матери. Это был крупный, фонтанирующий жизненной энергией здоровяк, проживающий на Перелыгинской даче в постоянной близости к природе и традиционным методам активизации творческого потенциала.

Бабушка Ливия Софья Мужмук в период становления социалистического реализма сочиняла батальные морские рассказы под псевдонимом Штурман Жорж. Пережив семидесятилетие, она весьма несвоевременно, с точки зрения культурной ситуации развитого социализма, написала откровенные мемуары, целиком посвященные высоко поэтическим отношениям с известным литератором А. М. Берлиозом. Помимо шокирующих признаний писательницы о чувственных и художественных отношениях с известным исследователем раннего христианства, в мемуарах С. Мужмук имелся документальный отчет об истинной причине его трагической гибели под колесами трамвая. Ликвидация мыслящего интеллигента нежелательной национальности, председателя МОССОЛИТа Берлиоза была проведена сталинскими чекистами со свойственным им цинизмом. Причем доподлинно выяснялось, что некий агент ОГПУ Степан Лиходеев, выступавший под кличкой Аннушка, лично разлил на трамвайные рельсы противотанковое масло, сыгравшее столь роковую роль в судьбе отечественной литературы.

Сам Ливий вскрытием социальных язв не увлекался. Соавторствуя с видными мастерами, Закрепа вносил жизнеутверждающие ноты в многоплановые реалистические полотна самого искреннего в мире киноискусства государства свинарок и пастухов.