Прапор угрюмо смотрел в землю.

    – И разумеется, мне потребуется клятва вашего ордена, что отныне вы не будете угрожать жизни и спокойствию в Нибелунгии.

    – Новый народ… – тяжело протянул старик. – Это века. Сколько всего будет утеряно, забыто.

    – Ваша просвещенность этому миру пришлась не по вкусу, – устало сказал герцог Де Лабри. – Или вы все-таки выберете Проклятие?

    – Нет, милорд…

    – Ну вот и чудненько.

    Его отвели в одну из комнат палагойского замка, куда тут же явился юноша – почти мальчик – и предложил герцогу подкрепить силы едой. Голос у парня был сердитым, и говорил он практически не разжимая губ. Сергей кивнул, мальчик (впрочем, он был всего года на два моложе самого Сергея) тут же принес в комнату внушительной величины поднос, поставил его на стол возле окна, затем брякнул туда же чашу с водой для умывания и вышел, не забывая по-воински печатать шаг. Лицо у мальчика – то ли пажа, то ли оруженосца – было надутым, как у оскорбленного в лучших чувствах хомячка.

    Сергей что-то взял с подноса, вяло пожевал, совершенно не различая при этом вкуса, и повалился спать, по-прежнему не снимая с руки перчатки. Рука чесалась и зудела, но усталость была слишком велика, чтобы он мог из-за этого начать мучиться бессонницей. Снимать же перчатку Сергею вовсе не хотелось – вокруг были отнюдь не друзья, и замок назывался не Дебро, а Чехура.

    Своего же приказа-просьбы о защите он пока что не отменял, так что перчатка сейчас оставалась единственным (и достаточно надежным) гарантом того, что его сон не перейдет в вечный в результате, скажем, какой-нибудь крайне несчастливой для него и крайне счастливой для палагойцев случайности…

    Он проспал остаток дня и ночь. Проснулся только на рассвете следующего дня и обнаружил перед собой прапора, хмурого, с потемневшим лицом. Прапор немилосердно тряс его за плечо:

    – Мы уходим, милорд.

    – Жа… – Он чуть было не сказал «жаль», но вовремя осекся. – Я сопровожу вас.

    Сергей сел на кровати. Потолок комнаты золотили лучи поднимающегося солнца, а за окном все было в легкой синеватой дымке, которая бывает только ранним утром. Он встал, с хрустом размял затекшее тело, дохромал до стола, плеснул себе в лицо водой из вчерашней чаши. Потом вдруг кое-что припомнил и резко развернулся к палагойцу, ожидавшему за спиной.

    – Вы когда будили меня, ничего не почувствовали? Прапор с натугой приподнял густые, нависающие над глазами брови:

    – Нет. А что?

    – Да вот, понимаете ли… Я, когда лег, попросил защиты.

    – А… – Старик махнул рукой. – Я не знаю, что у вас есть, милорд, но предполагаю, что это та самая перчатка, которую вы даже на ночь не сняли. Так? Нечто очень мощное… Вариантов множество, милорд, но я предложу вам один, наиболее вероятный, с точки зрения очень старого мага. Ваша могущественная защитница, когда я приблизился к вам, просто не нашла меня опасным. Потому что нет во мне зла к вам лично, милорд. Мы хотели как лучше, но… но люди всегда несправедливы к тем, кто желает им лучшего, особенно если от них требуются незначительные жертвы. Думаю, вы уже знаете, каковы были наши цели.

    – Предполагаю, – осторожно сказал Сергей, морщась и почесывая руку под раструбом перчатки.