Я покрыл поцелуями ее добрые, покрытые смуглым деревенским загаром щеки, а она, уж прошу поверить, облобызала мои.

Это ради нее, ради того, чтобы повидаться с нею, я и попросил отпуск. Меня начинало беспокоить, что она останется за пределами Франции в такой момент, когда сгущаются тучи. Француженке оказаться среди немцев, если объявят вдруг войну, — дело небезопасное. В таком случае ей лучше находиться на родине. И если сестра захочет, я заберу ее с собой. Но тогда ей пришлось бы покинуть свою хозяйку, госпожу Келлер, а я сомневался, что она пойдет на это. Во всяком случае, попробовать стоило.

— Какое это счастье — снова увидеться, Наталис, — сказала мне она, — снова найти друг друга, и так далеко от нашей Пикардии! Ты точно принес с собой оттуда частицу родного воздуха! Сколько же времени мы не виделись?

— Тринацать лет, Ирма!

— Да, тринадцать лет! Тринадцать лет разлуки! Как это много, Наталис!

— Милая Ирма! — сказал я в ответ. И мы вдвоем с сестрой, взявшись под руку, стали прохаживаться вдоль дороги.

— Как ты поживаешь? — спросил я.

— Как всегда, хорошо, Наталис. А ты?..

— Я тоже!

— Кроме того, ты теперь сержант! Это ведь честь для нашей семьи!

— Да, Ирма, и большая! Кто бы мог подумать, что маленький погонщик гусей из Гратпанша станет сержантом! Однако не следует слишком громко говорить об этом.

— Но почему?.. Объясни мне!..

— Потому что в этой стране нельзя сейчас рассказывать, что я солдат. В такой момент, когда кругом ходят слухи о войне, французу опасно находиться в Германии. Так вот! Я всего лишь твой брат, господин Некто, приехавший повидаться со своей сестрой, ясно?

— Ясно, Наталис. Теперь я буду молчать как рыба, обещаю тебе.

— Да, так будет лучше, у немецких ищеек уши всегда навострены.

— Не беспокойся!

— И еще, если хочешь, послушай моего совета, Ирма, давай я заберу тебя с собой.

В глазах сестры появилось выражение глубокой печали, и я услышал ответ, которого ожидал:

— Покинуть госпожу Келлер, Наталис? Когда ты ее увидишь, ты поймешь, что я не смогу оставить ее!

Я и так все понимал, а потому отложил этот разговор на другое время.

Ирма обрадовалась, видя, что я не настаиваю, глаза ее снова стали лучистыми, а голос ласковым. Она стала дотошно расспрашивать меня о родной деревне, о людях.

— Как там Фирминия? — спросила она.

— В полном здравии. Я получил от нее весточку через нашего соседа Летокара. Он два месяца тому назад приезжал в Шарлевиль. Ты помнишь Летокара?

— Сына тележника?

— Да! Знаешь ли ты, Ирма, что он женился на одной из Матифас?

— На дочери этого старикашки из Фуанкана?

— Его самого. Он сказал мне, что наша сестра на здоровье не жалуется. О! Им там, в Эскарботене, приходится вкалывать, и вкалывать как следует! И потом, у них уже четверо детей, последний дался ей тяжело. Этакий сорвиголова! К счастью, муж ее — честный человек, хороший работник и не пьет горькую, разве что по понедельникам. Но, конечно, ей в ее годы приходится не сладко!

— Да-а, ведь она уже немолода!

— Черт возьми! На пять лет старше тебя, Ирма, и на четырнадцать — меня! Это дает себя знать!.. Что тут поделаешь? Но она мужественная женщина, как и ты!

— Ну — как я, Наталис! Если мне и знакомо горе, то не свое, а лишь чужое! После отъезда из Гратпанша я не знаю нужды! Однако видеть, как возле тебя страдают другие, а ты не можешь ничего поделать…

Лицо сестры снова омрачилось, и она переменила разговор.