— Тише, дорогой мой! — остановила его сестра. Мы ничего больше не можем сделать, только умереть так, как он жил: мужественно, со спокойной улыбкой — в его память.

— Номер тридцать пятый ранен, гражданин, — сказал один из солдат.

— Будь проклят дурак, от которого ему досталось! — спокойно ответили ему. — Оставьте его здесь с караулом… Сколько вас еще осталось? — прибавил тот же голос через несколько минут.

— Только двое, гражданин, кроме раненого, да тех, что будут со мной караулить часовню.

— Мне двоих довольно, а пятеро окажутся нелишними у дверей часовни, — сказал Эрон со своим обычным жестким смехом. — Ну, пусть один сядет в карету, а другой поведет лошадей под уздцы. А вы, капрал Кассар, помните, что вы и ваши люди ответите французскому народу жизнью за англичанина.

Вслед за тем дверца кареты открылась, и солдат уселся против Маргариты и Армана, между тем как Эрон вскарабкался на козлы. Маргарите было слышно, как он ворчал, собирая вожжи.

Карета двинулась, мягко покачиваясь на рессорах. Маргарита почувствовала, как Арман тяжело прислонился к ее плечу.

— Тебе больно, милый? — нежно спросила она.

Не получив ответа, она подумала, что брат потерял сознание, и даже обрадовалась этому: в таком состоянии ему легче будет перенести утомительный переезд. Вскоре дорога сделалась ровнее, и карета стала быстрее продвигаться вперед.

Теперь Маргарита лишена была возможности выглянуть в окно, так как при каждом ее движении кандалы впивались в ее нежные руки. В лесу царила мертвая тишина; ветер стих; дикие животные и ночные птицы умолкли. Карета мерно покачивалась на рессорах, унося Маргариту все дальше и дальше от человека, беспомощно лежавшего за решеткой маленькой часовни.

Глава 19

Придя в сознание, Арман продолжал сидеть, прижавшись к сестре, и это тесное единение было теперь их единственной отрадой. Обоим казалось, что они едут уже целую вечность. Один раз карета остановилась, и грубый голос Эрона приказал солдату, который вел лошадей, сесть к нему на козлы. Вскоре после этого в ночной тишине раздался душераздирающий крик, и тотчас вслед за этим карета поехала быстрее. Маргарите показалось, что тот же крик, постепенно слабея, повторился еще несколько раз и затем замер в отдалении.

Сидевший в карете солдат также, по-видимому, услышал крик; по крайней мере он быстро вскочил, словно очнувшись ото сна, и, высунувшись в окно, спросил Эрона:

— Вы слышали крик, гражданин?

Вместо ответа его обругали и грубо приказали не спускать глаз с арестантов, вместо того чтобы высовываться из кареты.

— А вы слышали крик? — спросил солдат Маргариту.

— Слышала. Что бы это могло быть? — прошептала она.

— Мне кажется, опасно так быстро ехать в темноте, — робко заметил солдат. — Кажется, мы уже выезжаем из леса; на обратном пути дорога кажется короче.

В эту самую минуту карета неожиданно накренилась на один бок и остановилась неподвижно. Эрон, ворча и ругаясь, слез с козел. Через минуту дверца кареты распахнулась, и грубый голос строго произнес:

— Живо вылезайте, гражданин солдат, черт вас дери! Мы потеряем лошадь, если вы не поспешите!

Солдат быстро поднялся с места: небезопасно было медлить, когда гражданин агент торопил. Так как солдат только что проснулся, а его ноги онемели от холода и долгой езды, то его схватили за шиворот и живо вытащили из кареты. Дверца снова захлопнулась, затем послышался крик, одновременно выражавший и ужас, и ярость, и сопровождаемый проклятиями Эрона, потом все стихло.

От этой внезапно наступившей тишины Маргариту охватил необъяснимый страх, и, только услыхав ровное дыхание брата, она несколько успокоилась.