Анна Семеновна чувствовала легкое головокружение. Она чуть не совершила большую - большущую ошибку. Откровенничать с лаборанткой! Которая не понимает намеков, которая в жизни-то умеет складывать только буквы на печатной машинке. Вот до чего доводит дефицит общения. Но - обошлось. Да здравствует диабет! Если бы не он...

Теперь осталось довести до логической точки одно занятие и домой. Подальше от всех.

- Включите свет. Что-то темно, - вдруг приказала она, понимая, что стремительно наступает душный летний вечер. А может быть - солнечное затмение. В такие дни ей всегда было плохо. Как сейчас. Звон в ушах, сухость во рту и мокрые руки, холодный пот, который ощущается везде - даже на внешней стороне костюма, даже на крышке этого зачуханного стола. И звуки становятся ватными, неправдоподобно громкими. И разве сейчас лето? Анна Семеновна пыталась посмотреть на часы. "Как далеко я их ношу. Как это неправильно...Неправильно. И кто шумит на паре? Кто? Нарушать дисциплину..."

- Анна Семеновна, вам плохо?

Плохо. Очень плохо. Что-то вспыхивает и быстро гаснет. Анюта. Анечка. Письмо счастья...

- Вас к телефону. Муж.

- Быстро "Скорую". Быстро, студенты. Бегом.

"Неужели я упала на пол? Как плохо. Мне сделают укол. Вот эта женщина в русском платье. В сарафане. Она пришла

мне помочь. Но почему - не в халате? Вот оно... Надо собраться с силами и словами отогнать видение."

- Должок, - прошептала Анна Семеновна на ухо всем фантомам, что враз окружили её. Должок. Василиса Прекрасная, - потом она вздохнула и спокойно закрыла глаза.

"Скорая" приехала через сорок минут и констатировала смерть. Гипокликемическая кома и слабое сердце. И еще - отсутствие бензина. Обычное дело - просто нищета.

Надежда Викторовна выглядела нелепо. Она сидела на полу и держала голову усопшей на коленях. Атласный, расшитый гладью синий сарафан и шприц, зажатый в руке, делали её похожей на городскую сумасшедшую. Все это было так смешно, что никто не смеялся. Глупые дети богатых родителей, вроде вполне привыкшие к телевизионным показам окровавленного человеческого мяса, сидели тихо, уткнувшись в учебник, пытаясь убедиться, что знание - сила. Но знание почему-то не спасало. Детей снова обманули.

- Это вы делали ей инъекцию? - осведомилась уставшая женщина-врач.

- Нет, - Надежда Викторовна осторожна качнула головой, как будто боялась разбудить спящую.

- В любом случае - вы не виноваты. Даже, если делали. Такое случается - могли перепутать дозировку. Есть тут кто-то главный? Мы не возим трупы, женщина завертелась на месте, призывая союзников-студентов к активным боевым действиям.

- Почему не доложила сразу? - прогремел голос Мишина, очутившегося в эпицентре трагедии через час после случившегося.

Надежда Викторовна смотрела в никуда. И в нарушение субординации молчала. Как немецкий шпион.

- Так, началось, - Мишин удовлетворенно потер руки. - Началось. Что скажете, доктор? Кого задерживать?

Врачица махнула рукой и ответила:" Нас - не стоит. Полно вызовов".

Хорошо. Это, - Мишин указал перстом на изваяние Крыловой, сделанной ею самой под кафедральный арест. - Большой сбор у меня в кабинете. Будем разбираться сами до приезда милиции.

- Какая милиция, - устало заметил фельдшер, выполнявший свои обязанности по разглядыванию юных перепуганных девиц.

- Не вашего ума дело. Выполняйте.

Все сразу засуетились, ожили и принялись отдирать мертвых и полуживых дам друг от друга. Весть о смерти под доской вмиг разлетелась по бывшему общежитию, и в аудиторию то и дело заглядывали разгоряченные довольные паузой в учебном процессе лица студентов.