Твои исследования невероятно расширяют знания.

– Конечно. По крайней мере ты представляешь значимость моих великих трудов. – С этими словами Амбаласи, удобно усевшись на хвост, с кряхтением выпрямилась. – Старость тела и вечная сырость портят все удовольствие от интеллектуальной жизни.

Сердито нахмурившись, она поманила к себе Сетессеи. И, бормоча под нос, принялась рыться в сумке, которую та подала. Понимая, что ищет старая ученая, Сетессеи пришла ей на помощь и достала небольшую корзиночку.

– Болеутолитель, – сказала она.

Амбаласи раздраженно выхватила корзиночку из рук помощницы – неужели потребности ее тела столь очевидны всем? – и достала из нее за хвост крошечную змейку. Потом взяла извивающееся существо за голову и его острым единственным зубом проткнула кожу над веной. Модифицированный токсин немедленно принес облегчение. Вновь усевшись на хвост, она вздохнула.

– Амбаласи не ела целый день, – произнесла Сетессеи. отправив змейку обратно в корзинку, и запустила руку в контейнер. – Вот консервированный угорь, такой же прохладный, как в чане.

Глядевшая куда-то вдаль Амбаласи опустила один глаз и посмотрела на кусок консервированного мяса.

Действительно, сегодня она еще не ела.

Она медленно прожевала один кусок и потянулась за вторым.

– Как растет город? – невнятно пробормотала она с набитым ртом.

Но верная Сетессеи прекрасно понимала старую ученую.

– Необходимо удобрение для внутренних рощ водяных плодов. Все остальное растет прекрасно.

– Ну, а жительницы города тоже прекрасно растут?

Сетессеи шевельнулась, давая понять, что уловила двусмысленность, и, закрыв контейнер, выпрямилась.

– Служить Амбаласи – удовольствие-рост познаний. Видеть, как подрастает город, работать с новым видом иилане' – радость, превосходящая все труды.

Но жить среди Дочерей Жизни – труд, не приносящий никакого удовольствия.

– Точное наблюдение. Еще угря. Значит, тебя не привлекают все эти умствования и ты не испытываешь желания стать одной из Дочерей?

– Служа тебе, я радуюсь и становлюсь сильнее; я не хочу ничего, кроме этого.

– Ну, а если эйстаа прикажет тебе умереть – ты умрешь?

– Какая эйстаа? Мы жили в стольких городах.

Служба тебе и есть мой город, значит ты – моя эйстаа.

– Если так – живи, я никому не желаю смерти.

Но вот эти Дочери... Иногда так и хочется... Впрочем, развиваю предыдущее утверждение. Роща нуждается в удобрении, – последовал знак неполноты действия, – а Дочери?

– Амбаласи знает все, видит сквозь камень. Дважды просили помощи, дважды отказывались.

– Третьего раза не будет. – Амбаласи сделала решительный жест, потом потянулась, и у нее в спине что-то хрустнуло. – Расхлябанность растет, работа уменьшается.

Они возвращались по лесной тропинке, зная, что сорогетсо следят за ними. Впереди на тропе промелькнула какая-то фигура, и, когда иилане' добрались до плавучего дерева, оно уже лежало поперек протоки.

Это сделала Ичикчи. Когда Амбаласи в знак одобрения обратила к ней зелено-красную ладонь, она, потупившись, отвернулась,

– Благодарит, – проговорила Амбаласи, – трудом платит за лечение. Простые-то они простые, но кое в чем и не очень. Нужно внимательнее к ним приглядеться.

Она первой перебралась по плавучему дереву на другой берег.

– Уфя, – приказала Амбаласи, протягивая руку. – Сетессеи, тебе не хочется узнать, почему мы перебираемся на остров по дереву вместо того, чтобы вброд перейти это мелководье?

– Такие вещи меня не интересуют.