— Не хочешь говорить! — мрачно констатировал следивший за ней Лука. — Ты поверила кому-то на слово, без всяких доказательств, даже не переговорив со мной, и после этого уверяешь, что не подозревала меня все время? Никакого письма не было, так ведь, Эми? Ты просто захотела уйти из моей жизни.

— Нет, Лука, нет! — Ей казалось, что она уже видела его во всех состояниях, но это горькое презрение к себе и оголенная, нескрываемая ярость были чем-то новым. — Поверь, письмо действительно было…

— А я-то думал, что отпускаю тебя на время, — прервал он ее. — Что должен принести эту великую жертву, чтобы ты могла немного успокоиться, окрепнуть, взглянуть на вещи здраво. Твое состояние ухудшалось день ото дня, но я думал, что это из-за того, что я взял тебя в жены прежде, чем ты успела окончательно повзрослеть, из-за того, что Доменико появился слишком рано, из-за того, что ты винишь себя в его смерти… О, из-за тысячи причин! И винил во всем только себя. Моя мать была согласна со мной, ты знаешь об этом? — с горечью спросил он. — В день твоего рождения, когда ты ушла к себе так рано, мы долго разговаривали с ней и решили, что мне лучше на время отойти в сторону, что я слишком люблю тебя, для того чтобы помочь, что надо дать тебе свободу. Стефания всегда принимала твою сторону.

— Но… но ты ничего не говорил мне, — еле слышно пробормотала она. — Мне казалось, что тебя измучили мои переживания…

— Черт бы тебя побрал, Эми! — Она вздрогнула, словно от выстрела. — Неужели ты считала меня такой пустышкой? Ведь я любил тебя, и жизнь бы отдал за то, чтобы ты перестала себя мучить! Проклятье! — Он изо всех сил стукнул кулаком по ладони. — Почему вообще ты вышла за меня замуж, если была столь низкого мнения обо мне?

— Это не… Это все не так…

— Черта с два не так! — воскликнул он. — Последние двенадцать месяцев ты считала, что у меня есть любовница. И все то время, пока я тревожился о тебе, ты мирно уживалась с этой идеей. Ты просто не любишь меня, Эми, и сомневаюсь, любила ли когда-нибудь вообще. — Лука смотрел на нее так, словно видел впервые.

Эми хотела возразить, сказать, что он для нее — вся жизнь, что двенадцать месяцев разлуки чуть не убили ее, но осознание того, какой удар она ему нанесла, заставило молодую женщину онеметь. Как могла она быть столь слепа? Как только могла?

Подавленная чувством вины и презрением к себе, от которых перехватывало горло и туманился рассудок, стояла она в полном молчании, а Лука, обойдя ее, вышел из комнаты и тихо — до боли тихо — прикрыл за собой дверь.

9

Остаток ночи Эми просидела на балконе, глядя на черный купол над головой, испещренный тысячами тысяч мерцающих огоньков, и пытаясь найти хоть какую-нибудь причину столь рокового вторжения Анджелы в их жизнь.

Действительно ли сестра Луки верила, что у него роман с Франческой, в который раз устало спрашивала она себя. Эми знала, что Франческа всегда тянулась к ее мужу. Так, может быть, прекрасная итальянка жила в воображаемом мире, где сбывается все, что ни пожелаешь, и ее фантазии зашли так далеко, что она поделилась подробностями выдуманного романа с лучшей подругой?

Или все дело в том, что Анджела, ревниво относясь к положению невестки в семье Джерми, изобрела эту историю и ударила в момент, когда, по ее мнению, потеря Доменико сделала Эми особенно ранимой и беззащитной?

Ей не хотелось верить, что она способна вызвать такую неприязнь, такую ненависть, но как знать?

Ночное небо уже начинало светлеть, когда в памяти всплыли глубоко запрятанные ради сохранения семейной гармонии воспоминания.