Теперь я работаю на заводе.
— Да что вы? — В его глазах блеснул насмешливый огонек. — И как там?
— Нормально. Теперь я квалифицированный механик с базовыми навыками.
— Просто чудесно. Только вам не кажется, что это… ну, довольно тяжелая работа для молоденькой девушки?
— Работа и правда тяжелая, — призналась она. — Поначалу я ужасно уставала, но теперь привыкла. В цеху такой шум — там все время играет радио, «Музыка во время работы», но ее почти не слышно из-за станков. И мой рабочий комбинезон весь блестит от металлической пыли. Смотрите! — Она показала ему свои руки с темными полосками под ногтями. — Пыль забивается под ногти и ее невозможно вычистить — я несколько часов терла их щеткой, собираясь на свадьбу к Рею.
— Рей Ливингтон снова женился?
— Вчера. Скромная церемония, как пишут в газетах. Вот почему я ездила в Лондон. Макс сказал, это триумф оптимизма над реализмом.
— Свадьба удалась?
— О да. Почти как в прежние времена.
— В тот вечер в «Дорчестере» мне показалось, что между вами и Джеком что-то есть.
— Между мной и Джеком? — Фредди усмехнулась. — Боже, нет. Каждый наш разговор заканчивается ссорой. Кроме того, я уже сто лет с ним не виделась.
— Кажется, он за границей. Кто-то говорил, что он выполняет там секретное задание.
И наверняка опасное — в этом нет никаких сомнений. Фредди посмотрела в окно, но оно так запотело, что окружающий пейзаж превратился в мешанину зеленых и коричневых пятен.
— Этот поезд когда-нибудь тронется с места? — воскликнула она.
— Вы куда-то спешите?
— Не то чтобы; просто накопилась стирка, глажка, надо написать несколько писем…
Льюис опустил оконную раму и высунул голову наружу.
— Ничего не происходит — насколько я могу судить. Пара парней слоняется вокруг паровоза; они о чем-то говорят. Может, двигатель сломался?
— Вот это меня и выводит из себя, — нетерпеливо сказала Фредди. — Все стало ужасно ненадежным.
— Слишком много вещей сейчас приходится чинить и ремонтировать.
— Мне нравится, когда все идет по плану. Я люблю организованность.
— Значит, сюрпризы вам не по душе?
— Не такие, когда вы застреваете на несколько часов в какой-то глуши. Ну а как вы? Как ваш корабль? Все еще плаваете через Атлантику?
«Все еще плаваем», — подтвердил Льюис. Она почувствовала, что ему неприятна эта тема и стала лихорадочно соображать, о чем еще с ним заговорить, когда он внезапно сказал:
— Теперь я на эсминце. Там немного лучше — не чувствуешь себя таким беззащитным, как на корвете. Но мне все равно приходится нелегко — пускай и не в том смысле, в котором можно предположить. То есть самое худшее это вовсе не обстрелы, хотя приятного в них мало: по крайней мере, ты знаешь, что делать, и у тебя нет времени на размышления. Самое худшее — это ночные вахты; вот тут-то на меня нападает тоска. Чувствуешь себя так, словно ты — единственный человек в мире. Все вокруг серое, и, насколько хватает глаз, кругом одно море, на многие мили. В такие моменты я ощущаю… не знаю… какую-то безнадежность. Как будто ничего другого нет и никогда не будет.
— О Льюис, — мягко произнесла она.
— Прошу прощения. — Льюис улыбнулся. — Ужасные вещи я говорю, да? Пока мы встречались с Клер, я пытался разогнать тоску, думая о ней. Что я ей напишу — и все в этом роде. |