Меня охватил азарт, я уступил место за столом Борьке, пересел к Наташке, страдающей над литературой, хотел позвать ее поиграть в покер или дурака, но решил не отвлекать. Желудок взревел голодным зверем, и я отправился на кухню добывать пропитание.

Обычно мы ели все вместе, как и подобает в крепкой советской семье. Кто не пришел или опоздал, тот сам виноват. Если мы приходили в разное время, то обедали по очереди тем, что есть. А был обычно блевунчик, как мы его называли, — суп из сизых макарон и очень стремной тушенки, всем этим отцу выдали зарплату. Тушенку мама делила на два раза, а макароны, то есть рожки… Никогда не забуду, как мы вчетвером: мама, я, Наташка и Борис — все воскресенье выковыривали из них черных жучков. А потом оказалось, что они сами всплывают, если залить рожки водой. Странно, что мы вообще выжили на таком питании и не получили какой-нибудь рахит.

Мама сидела в кухне и смотрела в окно. На плите пыхтела скороварка, где, очевидно, томился заяц, добытый отцом на охоте. На обед всегда был условно съедобный суп или борщ, а на ужин, когда приходил отец, дичь с картошкой с нашего огорода, овощами по сезону или теми же макаронами зимой. Порядки, как в львином прайде, когда никто не имеет права прикоснуться к вкусному ужину, пока не насытится самец.

— Вспомнил наконец-то, что надо обедать? — спросила она с упреком, не глядя на меня.

Я ничего не ответил, налил блевунчика, через силу запихнул в себя несколько ложек, и тут пришел отец. Раньше времени явился, обычно он приходил после семи, а то и в восемь. Сейчас было полшестого. Мать вскочила, засуетилась, отставила скороварку, включила картошку для пюре.

Я тоже усиленно заработал ложкой, чтобы с отцом не пересечься и не поцапаться. Но он не спешил на кухню. Мурлыкая под нос, протопал в спальню и долго оттуда не выходил. Я успел поесть и вернуться в детскую, когда он наконец вышел, румяный и довольный, в спортивном костюме и с походным рюкзаком.

На охоту, что ли, собрался? Так сегодня понедельник, а охотничьи дни среда, пятница и выходные. Хотя он обычно говорил, что — на рыбалку, а приносил зайцев или фазанов — браконьерил.

— Я на рыбалку, — крикнул он матери.

Ну да, вот пожалуйста. Хотя если бы не браконьерил, мы бы вообще мяса не видели.

Дверь в прихожую не закрывалась, и я видел, как он украдкой сунул в рюкзак… флакон туалетной воды. Это еще что за номер? Будет привлекать запахом самку кабана? Или это у него суперубойный одеколон, который отпугивает комаров?

Или все гораздо проще: папаня наш, альфа, блин, самец, окучивает второй прайд? В детстве, увлеченный выживанием, я этого не замечал и радовался каждый раз, когда он уходил, потому что его отсутствие обещало спокойный вечер. Значит, семейство будет мирно залипать перед телеком, никто ни на кого не наорет, никто никого не отлупит, ну, может, мама поворчит немного.

Чтобы прояснить догадки, я подсел к Наташке, все так же страдающей над учебником, и прошептал:

— А что, у отца кто-то есть?

Она вскинула голову, хлопнула глазами недоуменно, потом поняла, о чем я, и махнула рукой.

— Анька Лялина, ментовка, помощница его. Все про них знают.

Вот теперь я вытаращил глаза. Вспомнил Лику Лялину, грудастую модницу из девятого класса, на которую заглядывался. И сумка у нее крутая, и юбка, и обувь не изношенная. Зажмурившись, я выругался так, что Борька, сидящий за столом, вскинул голову, и уши его чуть повернулись в нашу сторону.

— Выйдем, — снова предложил я, смекнув, что Борька все-таки не в курсе того, что его папа — ходок, и шестикласснику это знать незачем.