— А вот ведерко. Все возьмешь по сто пятьдесят?

Она выдвинула ведро из-за прилавка.

— А и возьму, — махнул рукой я, поскреб картошку ногтем — шкурка снималась хорошо, просто идеально. И забрал все. Будет вместо абрикосов. — Взвесьте ее пока, я за тележкой сбегаю, минут через десять вернусь.

Пока топал за Каюком, в голову пришла забавная хитрость. Сработает ли? В конце концов, я ничего не теряю, буду трикстерить.

— Ну че, нашел? — спросил Юрка.

— Нашел. Да чуть не то. Идем.

Огибая лужи и неся тележку в руках, мы добрались до бабульки.

— Десять килограммов ровно, — отчиталась она, мы пересыпали картошку в деревянный ящик.

— А газет у вас не найдется? — обратился я к старушке.

Та с готовностью протянула мне газету, из которой делала мерные кульки.

Я разложил картошку в ящике, поставил его на пустой, накрыл газетой и вернулся к мятым абрикосам, где долго выбирал более-менее целые. Они оказались слегка зеленоватыми, но пару килограммов я наскреб, разложил их красиво на газете поверх картошки, спелыми боками кверху. Если не приглядываться, можно подумать, что и нижний слой — тоже абрикосы. Выставил тачку перед собой и принялся толкать в сторону ворот, через которые мы пришли, хотя нам нужно было в другую сторону.

Каюк потянулся к тележке:

— Нафига так? Неудобно ведь. Дай помогу.

Я сбился с шага и сказал:

— Ша! Потом. Сейчас давай договоримся: ты молчишь, что бы я ни отчебучил, лады?

Каюк непонимающе захлопал белесыми ресницам, почесал голову, стимулируя извилину.

— Ну… да.

— Пообещай. Ляпнешь хоть что-то — убью.

— Лады: я молчу.

До самых ворот я без труда толкал тележку, а когда увидел цель — армянку с абрикосами — сделал вид, что мне очень тяжело. Ну просто очень! Вот прямо сейчас и умру от непосильного груза. Торговка нас заметила. Вытянула шею, глазам своим не веря. Я специально сбавил скорость, чтобы она рассмотрела мою покупку и подумала, что в нижнем ящике абрикосы, как и в верхнем, и их много.

Похоже, повелась. Расстроилась чуть ли не до слез.

— И почем купил? — не сдержала любопытство она, уперев руки в боки.

— Двести! — улыбнулся я. — Последнее забрал. Повезло.

И неторопливо потопал дальше, ловя недоуменный взгляд Каюка, который так и не понял, что я делаю. В паре метров от армянки я остановился, делая вид, что перевожу дыхание, обернулся и сказал:

— Мне пять кэгэ не хватает. Если за двести продадите — возьму.

— У меня двадцать семь килограммов, — проворчала она. — Возьмешь все — черт с тобой!

Е-е-е! И стоило ей поначалу ломаться? Я тяжело вздохнул, потер лоб, изображая бурную мыслительную деятельность, и пробормотал:

— Но мне уже не надо столько. Отец убьет!

— Сто восемьдесят бери! — От волнения у женщины прорезался акцент, она покосилась на машину, откуда пробасили:

— Бери все, да? Триста продашь, хорошо получишь.

Я разыграл растерянность, посмотрел на Каюка, который развел руками. Потоптался на месте, сделал вид, что в смятении. Была бы мобила — изобразил бы звонок начальнику. Тяжело вздохнув, я махнул рукой.

— Сто восемьдесят за килограмм, беру все, но без гнилья и мятых. — Я покосился на картонные коробки. — Вместе с тарой.

Из машины вылез водитель, седой усатый армянин, вытащил коробки, мы с Каюком принялись перебирать товар. Хороший, надо сказать. Не пострадавший от дождя. Потратили на это, наверное, полчаса.