Сейчас я настроился на бой, путь он и закончился бы не в мою пользу, но все видели финт Пляма, и, сыпанув пыль мне в глаза, уважения он себе гопота не прибавила бы. Но я дал бы выход агрессии. А так ее заперли внутри.

Ощущение было, как когда на охоте сидишь с двустволкой в кустах, мерзнешь, мокнешь, поджидаешь дичь. Она выскакивает прямо на тебя, ты выжимаешь спусковой крючок, но — осечка! И еще осечка. И прощай, добыча! До появления взрослого я был сдержан и зажат, теперь же, получается, стал собой настоящим.

Потому вместо того, чтобы идти через центральный выход, я резко свернул и зашагал к спортивной площадке. Все свернули за мной, кроме Ильи. Он остался на месте.

— Ты что задумал?

— Хочу перетереть с Чумой вне школы и без свидетелей, — ответил я. — Остальным участвовать необязательно.

— Я бы не усугублял, — посоветовал Илья, не двигаясь с места.

Рамиль встал на мою сторону:

— Павел прав. А то будем в стукачах ходить! И точку надо поставить.

— Мы с тобой, — прогудел Чабанов.

Гаечка с готовностью ответила:

— Я — всегда.

— Ладно, надеюсь, кулаками махать не придется, — сдался Илья, уверившись, что отговорить меня у него не получится.

— Нам ничего не грозит, — говорил я на ходу. — Максимум дрэк пальцем погрозит и скажет ай-я-яй, он за нас, Чума у него поперек горла. А Чума и так уже ссытся. Это он рискует, если быковать станет.

— Станет, — вздохнула Гаечка. — Он отбитый.

— Но мозги высушил не до конца, раз боится выходить раньше нас, — заключил Илья.

Мы перебежали площадку, где второй физрук, колобочек и бывший гимнаст Алексеич, гонял вторую смену, выскользнули за ворота, сместились за забор. Не сговариваясь, я, Илья и Рамиль встали по одну сторону ворот, Димоны и Гайка — по другую.

Подумалось о том, что, с одной стороны, здорово, когда можно дать в бубен, поговорить, и оппонент поймет, что неправ. Обычно гопота признавала это, столкнувшись с грубой силой. Кулаки чесались, ноги тоже чесались, так хотелось отоварить урода по первое число — и за то, что он уже сделал, и за испорченное детство в параллельной реальности. Почему-то верилось, что она есть, и там я, неспособный за себя постоять, страдаю от этих отморозков.

— А они точно тут пойдут? — засомневалась Гаечка после пяти минут ожиданий.

— С большой вероятностью. Но они ж сперва в курилку… — предположил Минаев, его глаза горели, и вообще я не узнавал этого тихоню.

— Идут! — шепнул Рамиль, смотрящий в дырку в бетонном ограждении, и переступил с ноги на ногу.

— Сколько их? — спросил Илья.

— Трое. Фигня, — ответил Рам и повернулся к нам, ударил кулаком о кулак.

Я облизнул враз пересохшие губы, чуя мандраж предвкушения, когда щекотно под ложечкой и сердце колотится! Страх есть, но он скорее подстегивает и обостряет восприятие, чем сковывает.

Сперва вышел Плям, сразу за ним синхронно, шаг в шаг — Барик и Чума.

— А ну стоять, черти! — отчеканил я.

Гоп-компания так же синхронно обернулась.

— Пиу-пиу, — воскликнула Гаечка, оказавшаяся у них в тылу. — Ни с места! Вы окружены!

Чума оглянулся, сплюнул под ноги. Страха на его лице не было, лишь обреченность. А вот Борецкого переполнял гнев. Флегматичный жабоподобный Плям вздохнул и уставился на меня.

— Берега попутали? — возмутился Барик.