— Она сегодня до скольки работает?

— Без понятия, — дернула плечами женщина, не глядя на меня.

Я свернул в левое крыло и нашел седьмой кабинет. Окна выходили на рынок — хорошо, нам будет отлично все видно. С этим ясно, теперь надо осмотреть поле грядущего боя, то есть окрестности вокруг администрации.

Выйдя на улицу, я направился к главному входу, где на ступенях стояли вооруженные омоновцы — эти точно на стороне Ельцина. Если вдруг толпа осатанеет и пойдет на штурм, тем, кто внутри, понадобится защита.

Всю дорогу, ведущую на рынок, занимали демонстранты, колыхались алые знамена. Повернувшись спиной к ментам, бойкая женщина незапоминающейся наружности орала в рупор:

— Милиция — с народом! Не допустим беспредела! Всю власть — советам! Нет незаконному захвату власти!

Я наблюдал со ступеней, стоя возле мента.

— Долой Ельцина! — крикнула женщина и принялась скандировать, то вскидывая кулак над головой, то опуская его, как дирижер: — До-лой! До-лой!

Она смолкла, но толпа продолжала слаженно кричать — координаторы работали хорошо. Всего тут от силы была пара сотен человек. Массовку создавали зеваки, пытающиеся протолкнуться к рынку.

В голове крутились шестеренки, как же обернуть минус плюсом и привлечь внимание к нашей проблеме. Взгляд выхватывал то одного человека, то другого. Подойти к главной коммунистке и прямо сказать, так, мол, и так, помогите? Нет, тупо. У организаторов свои задачи. Подумаешь — училка бьет детей, раньше только так и воспитывали, схватить за ухо нерадивого ученика или указкой огреть — милое дело.

Тут, понимаешь, настоящая революция, истинный протест, и не до детских глупостей.

Я заметил телевизионщиков, которые уже отсняли материал и ждали сенсации…

Сенсация!

Меня осенило, как можно их привлечь. Правда, придется немного соврать. Улыбнувшись, я рванул к нашим, скучающим на плитах. Они заметили меня издали, кроме Бори и девчонок, которые раскрашивали буквы на картоне.

— Что тут у нас? — спросил я.

— Скоро уже, — отчиталась Инна, не отрываясь от работы.

Она заканчивала раскрашивать красным последнюю «а» в слогане «У нас беда». Я поделился соображениями:

— Значит, так. Коммунисты — с той стороны здания, их там около двухсот человек. И там же телевидение, они ничего не снимают, ждут чего-то экстраординарного. Нужный кабинет я нашел, Ольга Ройзман должна быть там, причем она будет видеть нас из окна. Когда нас станет больше, нужно привлечь телевизионщиков и одновременно мне — пойти к Ройзман и объяснить, чего мы хотим. Я сделаю так, что она увидит, что о нас делают репортаж, и тогда уж точно не станет прикрывать Джусиху.

— Класс! — улыбнулась Гаечка, запрокинула голову, глядя на кучевые облака с редкими просветами.

— Умно, — кивнул Илья. — Но точно телевидение не уедет до тех пор, пока все соберутся? Это будет не раньше двух дня.

— Ага, нас и так много, — поддержал меня рвущийся в бой Памфилов.

Гаечка втянула голову в плечи. Все смотрели на меня с надеждой.

Мне нужно было дать команду к действию. То есть взять на себя ответственность за всех, и было еще страшнее, чем Саше. А если ошибусь и поспешу? Вдруг надо подождать остальных? О, как хотелось подождать, отсрочить неприятный момент!

Но Илья прав: телевизионщики могли уехать, мог начаться дождь, Ольга Ройзман могла уйти, так что…

— План такой, — сказал я. — Саша, ты остаешься здесь, надо раскрасить плакаты. — Гаечка просияла, что не надо создавать массовку. — Остальные — идем под окна администрации. Но это не все. Для телевизионщиков я не с вами, хочу заманить их, пустив слух что, наверное, разогнали интернат, и дети просят о помощи.