Поскольку Илия охарактеризован этим вполне определенным и известным термином, нельзя исключать возможность, что он был сыном чужого народа, жившим среди израильтян в районе Галаада. Возможно, что и его прозвище «Тишви» указывает не на происхождение из какой-то Тишвы — такой город даже не упоминается в Библии, — а всего лишь на то, что он тошав, то есть пришлый.

Так или иначе, но с психологической точки зрения тот факт, что Илия был пришельцем и, видимо, новообращенным, то есть неофитом, может объяснить как его исключительный религиозный фанатизм (в котором он сам признается), так и бескомпромиссный экстремизм. Даже его имя указывает на такую возможность. На иврите оно звучит как «Эли — Ягу», а это уже не просто имя, а декларация: его обладатель провозглашает: «Мой Бог — Ягве он». Иными словами, мой Бог — это Ягве, а не какой-то иной или прежний бог. Тогда и отсутствие отцовского имени тоже может свидетельствовать о неофитстве, ибо вполне возможно, что имя отца связывало пророка с его чужеземным прошлым. Тому есть косвенное подтверждение в словах Илии о себе (во время бегства в пустыню от преследований Иезавели): «Довольно уже, Господи; возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих» (3 Цар. 19, 4). Не исключено, что тут перед нами собственное признание Илии, подтверждающее, что его предки были сынами другого народа, которые не верили в единого Бога Израиля.

«Отдай мне свой виноградник»

Илия был пророком-бродягой. Ни один другой пророк не может сравниться с ним по географическому размаху свершений, протяженности путей и даже просто по физической выносливости. Он прошел от Галаада, что на востоке Страны, до хребта Кармель, что на западе, от города Тира на севере до горы Хорев на юге. Он бегом пересек Изреельскую долину от вершины Кармеля до города Изреель и даже обогнал при этом колесницу царя Ахава. Он кочевал по Иудейской пустыне, по пустыне Негев, по Иорданской долине, по Ливану и по Изреельской долине, и его фигура, закутанная в вечный плащ из верблюжьего волоса, была известна по всей Стране. Но самым великим и памятным его деянием было предстояние перед царем Ахавом в истории с виноградником Навуфея Изреелитянина.

Виноградник Навуфея находился вблизи дворца Ахава в Изрееле. Ахав обратился к Навуфею со вполне законным требованием, с каким нередко и сегодня обращаются к гражданам иные правительства и городские власти: «Отдай мне свой виноградник; из него будет у меня овощной сад; ибо он близко к моему дому, а вместо него я дам тебе виноградник лучше этого, или, если тебе угодно, дам тебе серебра, сколько он стоит» (3 Цар. 21, 2).

Навуфей отказался: «Сохрани меня Господь, чтоб я отдал тебе наследство отцов моих!»

Как уже сказано, предложение Ахава было вполне законным и даже более честным, чем многие из правительственных конфискаций сегодня. И отказ Навуфея тоже был законным, но вот реакция Ахава на этот отказ была неожиданной и выразительной. Он вернулся домой «встревоженный и огорченный», лег на свою постель, отвернулся лицом к стене и отказался есть. Короче, царь Израиля повел себя, как маленький мальчик, которого обидели в садике.

Библия хочет воспользоваться этим случаем, чтобы осудить Ахава и надсмеяться над ним, но на читателя это производит совсем другое впечатление. Ему становится ясно, что Ахав не был тем жестоким царем-злодеем, о котором ему рассказывали на уроках Библии. В отличие от других царей в других странах и даже от многих демократических правительств в наши дни, он не отнял у Навуфея его виноградник — ни силой оружия, ни по букве закона.