Я вытер лоб.

— Э-э-э, я бы не стал сейчас туда заходить, — сказал я. — Только не сейчас, когда он работает, знаете ли. Нет, лучше не сейчас. Эти парни просто не переносят, когда их отрывают от работы. Артистический темперамент, и всё такое. Я ему сам всё скажу.

— Хорошо. Попросите его зайти в «Бунгало у сосен». Наша фамилия Викерс… О, кажется, он закончил. Должно быть, сейчас выйдет. Я подожду.

— Вам не кажется… вы не хотите прогуляться по пляжу? — спросил я.

Она разговаривала с ребёнком, не обращая на меня ни малейшего внимания, и рылась в своей сумочке.

— Пляж… — пробормотал я.

— Смотри-ка, что у меня есть, малыш, — сказала девица. — Я так и знала, что тебя встречу.

И, разрази меня гром, она потрясла перед носом ребёнка ириской размером с небоскрёб!

Это был конец. Мы только что закончили репетировать, и ребёнок работал, как вол, стараясь ничего не напутать. Он не ошибся и сейчас.

— Чмокни Фуэдди! — завопил он.

И в этот момент дверь распахнулась, и Фредди вышел на веранду, словно он наконец-то дождался своего часа.

— Чмокни Фуэдди! — взвизгнул ребёнок.

Фредди уставился на девушку. Девушка уставилась на Фредди. Я уставился в пол. Ребёнок уставился на конфету.

— Чмокни Фуэдди! — взвыл он. — Чмокни Фуэдди!

— Что это значит? — спросила девушка, поворачиваясь ко мне.

— Лучше не дразните его, — посоветовал я. — Он, знаете ли, не остановится, пока вы не отдадите ему конфету.

Она сунула ему ириску, и он заткнулся. Фредди, несчастный осёл, стоял с отвалившейся нижней челюстью и молчал.

— Что это значит? — повторила девушка. Лицо её раскраснелось, а в глазах появился огонёк, который, знаете ли, заставляет парня почувствовать, что его режут на маленькие кусочки. Да, должен вам признаться, Бертраму показалось, что из него сделали отбивную. Вам никогда не приходилось во время танцев наступать своей даме на платье — само собой, я говорю о тех временах, когда женщины носили платья такой длины, что на них можно было наступить, — и слышать треск рвущейся материи, и видеть, как дама ангельски тебе улыбается со словами: «Пожалуйста, не извиняйтесь. Какие пустяки», а затем смотрит на тебя невинными голубыми глазами, и ты ощущаешь, что наступил на вилы, а рукоятка подпрыгнула и изо всей силы ударила тебя по физиономии. Ну вот, примерно таким взглядом одарила меня девица Элизабет.

— Я вас слушаю, — сказала она и отчётливо лязгнула зубами.

Я судорожно сглотнул слюну. Затем я сказал: «Ничего». Затем я сказал: «Ничего особенного». Затем я сказал: «Видите ли, дело в том…» — и всё ей объяснил. И пока я говорил, идиот Фредди продолжал стоять с отвисшей нижней челюстью и молчать. Ни единого слова не вымолвил этот болван с тех пор, как появился на сцене.

Девушка тоже молчала. Она слушала меня, не перебивая.

А потом она расхохоталась. Я никогда не слышал, чтобы девушки так смеялись. Она прислонилась к стене веранды и визжала от хохота. Фредди, чемпион глухонемых придурков, продолжал стоять, как истукан.

Я потихоньку начал спускаться по ступенькам. По-моему, сценарий требовал, чтобы я незаметно удалился. Относительно Фредди я больше не питал никаких надежд. Если бы бедный дурачок догадался сказать хоть что-нибудь, положение ещё можно было бы исправить. Но он словно воды в рот набрал.

На пляже я встретил Дживза, возвращавшегося с покупками.

— Дживз, — сказал я, — всё пропало.