— Мне снится он, — она закрыла глаза. — Каждую ночь. Во сне мне кажется, что я могу это изменить, но это оказывается бесполезно. Мне кажется, что это снилось мне всю мою жизнь, будто уже случалось раньше. Пусть уж лучше это прекратится. У меня есть только одна просьба…

Виктор прижал игломёт к её лбу.

— У меня остался кот вашего сына, заберите его, пожалуйста, хоть куда-нибудь. Он же никому не нужен.

Беда держал пистолет. Кот жив и был жив, когда Виктор думал, что его больше нет. Он был жив, когда Беда думал, что нарушил обещание, данное сыну. Жестоко убитому, хотя в жизни ни сделал никому и ничего плохого. А Беде было плевать, он просто шёл, убивая всех на своём пути, в чём его обвинял Айзек. Айзек, тот мальчишка, чью жизнь испортил сам Виктор, но вместо отмщения Медведь спас самого Виктора. Ценой своей жизни. Простил ли он его, или не хотел становиться таким же чудовищем, как сам Виктор Воронов?

Воспоминания, которые приходили только во снах, били с новой силой. Вера, его жена и единственная любовь, которая прошла с ним путь, не зная, кто её муж на самом деле. А потом взяла с него обещание, которое Виктор нарушил. Ник, единственный сын, жизнерадостный и добрый, играющий с котом. Он не пошёл путём отца, путём смерти и убийств. Айзек по прозвищу Медведь, боевой кинетик, который в детстве не отходил от Виктора, а потом возненавидел, когда к нему вернулась память. Странный парень и лучший друг его сына. И Натан, аналитик, который не мог выносить все эти убийства, но продолжал свою работу ради друзей, чтобы они не пострадали и дошли до конца. Все они мертвы, а Виктор их забыл. То самые чувство тоски от того, что он забыл нечто важное. Вот что он забыл… то, что значили для него единственные близкие ему люди. Но вместо этого он просто убивал всех, как ему говорили.

Он пришёл в себя, всё ещё держа пистолет у головы этой женщины, а она всё ещё стояла с закрытыми глазами. Но всё это бессмысленно. Мёртвые не могут страдать и желать мести. Им плевать. Как плевать и самому Виктору. Им настолько плевать, что они даже не приходят к нему во снах. Это его разум, стремясь восполнить потери и преисполниться сожалением, придумывает их, чтобы хоть как-то чувствовать себя человеком. Уничтожение целей не поможет ему, и Виктор знал это с самого начала. Есть только боль и смерть, но он теперь ощущал не только физическую боль от повреждений в бою. Та, другая боль, казалась ещё хуже.

Игломёт упал из ослабевших пальцев и Виктор пошёл по разбитой дороге разрушенного города. Больше ничто и никто не имеет значения. Он не сопротивлялся, когда его окружили несколько ликторов. Какая теперь разница, что с ним будет?

* * *

— Я не понял, — сказал Тиберий Романов, пока его дети его поднимали. — Когда реванш?

— Вот он тебя отделал, папа.

— Вы этого не видели. И не вздумайте никому сказать.

Тушу Судьи перенесли в Академию, подальше от разбитого города, а остальные турсулунцы приступили к лечению отца, или, если быть точнее, к его ремонту, учитывая количество механизмов в его теле.

— Он убил Донни! — воскликнул Тиберий, увидев мёртвого турсулунца в броне.

— Это я Донни, — возмутилась черепаха-садовник. — А это Юрий.

— Тогда ладно, — Судья зашипел, когда кто-то вытащил из его ноги кусок арматуры. — Значит, теория Драгомира о том, как можно сломать блок, оказалась верной. Квистор Брейлинг, как ты умудрилась выжить?

— С трудом, — призналась Петра, показывая на повязку. — В моём возрасте нельзя получать ножом в живот, это больно. А ты как, Кейт?

— Он просто не выстрелил, — прошептала Адалет.