– На каком этаже хоть? – опасливо осведомился беглец.

– На втором, мой господин, на втором. На самом верхнем! А там и хорошо – от солнышка-то куда теплее!

Второй – так, на римский манер – именовался, говоря по-русски – третий этаж. Первый – обычно нежилой, этажом нигде не считался. И правильно, наверное.

– Ну – вот! – протиснувшись по темному коридору, Виринея Паскудница распахнула крайнюю дверь. – Вот твое жилище – живи!

Новый жилец на миг задержался у двери:

– Это что же, тут никаких запоров нет?

– Снутри-то есть – вон, засовчик.

– А снаружи?

– Так ты ж, сам говоришь – философ. Что у тебя красть-то? Разве только мысли.

Лешка только крякнул – вот так ехидная бабка!

– Ладно, иди, рыбу жарь.

– Уж пожарю, не сомневайся.

– Вина принести не забудь. Надеюсь, это входит в стоимость жилья?

– Входит, входит, – уходя, успокоила постояльца старуха.

К удивлению беглеца, предоставленная ему комната оказалась вовсе не такой плохой, как ему представлялось, судя по состоянию дома. Узкая, с низеньким – дотянуться рукой – потолком, но вполне даже уютная – с большой деревянной кроватью, столиком и покосившимся табуретом. Для одного – в самый раз. Окно небольшое, но в случае чего пролезть можно. Так… Куда выходит?

Сняв забранную слюдою решетку, Алексей распахнул ставни. Окошко выходило во двор, а совсем рядом рос ветвистый платан, а в углу, у самого забора, виднелась копна соломы – что было вовсе неплохо на случай непредвиденного бегства. За платаном виднелись еще несколько подобных доходных домов, а за ними – мощная городская стена и море. Неплохой вид, черт побери!

Налетевший с моря ветерок разогнал облака, и радостное солнце укололо своими сверкающими лучами глаза постояльца. Лешка прищурился и, вставив слюдяную решетку в пазы, растянулся на ложе. Кровать натужно заскрипела, но выдержала – видать, и не такое еще выдерживала, судя по скабрезным рисункам на стене в изголовье. Рисунки, выцарапанные, такое впечатление, гвоздем – и явно не без некоторой доли определенного художественного таланта – изображали различного рода бытовые сценки, большей частью сексуального характера. А около бесстыдно расставившей ноги пышногрудой девицы было написано – «Мелезия – похотливая шлюха». Кто бы сомневался, судя по позе. А вот еще надпись – «бабка Паскудница – сволочь». Ну, это понятно. Здесь же, рядом – «Епифан – содомит» и «плотники – пьяницы и дебоширы», а еще ниже, уже почти что на уровне набитого соломой матраса, нарисован смешной такой человечек с длинными большими ушами – и подписано – Созонтий. И еще – «опасайтесь». Что еще за Созонтий такой длинноухий? И почему его нужно опасаться?

Снаружи, за дверью, послышался скрип, а затем – шаги. И стук.

– Кто там? – Лешка на всякий случай приготовил кинжал – в таких домишках с неосторожными постояльцами случается всякое.

– То я, Виринея. Рыбу принесла и вино.

Вскочив с кровати, Алексей с готовностью отворил дверь.

Поставив на столик вкусно пахнувший поднос с разложенными на пресной лепешке мелкими жареными рыбешками и большой глиняной кружкой, старуха пожелала жильцу приятной трапезы и удалилась.

Тут только почувствовав, что проголодался, Алексей набросился на еду с большим аппетитом, несмотря на то, что рыба оказалась костлявой, лепешка – черствой, а вино – кислым, как уксус. Если б старший тавуллярий страдал изжогой, то она, несомненно, появилась бы от такой пищи, ну, а так обошлось отрыжкой.