|
Мало того, что шлюха разговаривала с ним, как с ровней. Так жрецы за его спиной еще и замышляют заговор! Разумеется, Падерик Третий всячески провозглашал и декларировал свободу своего дома и Главного храма от магических штучек. Но каждый уголок этих зданий был просто напичкан подслушивающими артефактами. Знал об этом очень ограниченный круг людей: сам Великий отец, парочка приближенных жриц да еще темный маг, который эти артефакты и устанавливал. Но конечно, осторожные жрецы никогда не позволили бы себе вести такую беседу в зданиях. А вот о том, что артефакты заложены и под плиты двора, они и помыслить не могли. Такое обустройство обошлось храму дорого, очень дорого. Но… Его высокопреосвященство любил быть в курсе всего происходящего в его владениях. А теперь магические устройства сослужили ему неплохую службу.
– Что ж, они свое получат… – прошипел Падерик и, взяв со стола крохотный серебряный колокольчик, яростно его встряхнул. – Подготовьте карету, – бросил он молодому жрецу, явившемуся на звон. – Я еду в императорский дворец. Аудиенция у Ридрига Второго должна была состояться через час. От Главного храма до императорского дворца было не более пяти минут ходьбы. Но Верховный жрец собирался приехать загодя и смиренно ожидать в малой приемной, дабы выразить таким образом свои верноподданнические чувства. Он позвал Иллану, чтобы та помогла облачиться в самое роскошное одеяние, которое Падерик приберегал для таких вот особых случаев. Но, полюбовавшись на себя в зеркало, Великий отец вдруг приказал девушке: – Достань там, в гардеробной, старую черную рясу. Жрица взглянула удивленно, но перечить не посмела и в груде пестрых нарядов откопала чуть ли не нищенское рубище – темное, потертое, из грубой ткани, с капюшоном, закрывающим лицо. Эту длинную рубаху Падерик надевал лишь в День покаяния, для ритуала признания грехов, который проводился раз в год, в праздник рождения Луга милосердного. В этот день все верующие публично каялись в неблаговидных поступках и недобрых мыслях, посыпая головы пеплом. А некоторые, особо яростные поборники нравственности, даже хлестали себя плетьми, таким образом испрашивая у бога прощения. Натянув рясу, Великий отец горестно вздохнул: теперь подобное тряпье станет его повседневной одеждой. Ибо воин благочестия не должен выглядеть как разряженный придворный щеголь. Придав своему лицу скорбно-просветленное выражение, Падерик немного потренировался перед зеркалом, дабы не растерять фанатичного сияния глаз. Оставшись доволен, захватил свиток с прошением и двинулся к выходу. В карете Великий отец еще раз просмотрел бумагу: изложено высоким стилем, под путаницей витиеватых слов и изящных формулировок как-то терялся смысл просьбы. Все как нужно… – Надеюсь, его величество благосклонно отнесется к покорнейшей мольбе его верного слуги, – ядовито пробормотал он. – Лишь бы Вериллий не помешал… В малой приемной Падерик уселся в углу и, смиренно опустив глаза, перебирал в мыслях слова, которые собирался сказать императору. Долго ждать не пришлось: точно в назначенный час в дверях показался церемониймейстер и проводил Верховного жреца в кабинет Ридрига Второго. Император полностью оправдывал поговорку: «если монарх точен – он вежлив». Его величество сидел за длинным столом черного дерева и вертел в пальцах какую-то безделушку из пушистого меха – то ли талисман, то ли просто забавный сувенир. Он рассеянно взглянул на жреца и поощрительно кивнул, приглашая изложить причину визита. К бесконечной досаде Падерика, за креслом императора обнаружился Вериллий Фламиер собственной персоной. Маг устремил на Великого отца приветливый и доброжелательный взор, губы изогнулись в радушной улыбке. |
