|
— Ты стрелять-то умеешь, отдельный береговой? — У меня двенадцать пусков, все на «отлично». — Я спрашиваю: стрелять умеешь? — с нажимом повторил Хаус. — Из пистолета — естественно. — И то хлеб… А зовут тебя Костя Олейник, если память моя не врет. Стало быть — либо Кот, либо Олень. — Конечно, Кот, — торопливо ответил лейтенант. — Покажешь себя в деле — тогда и будешь сам решать, кто ты. А пока ты Олень, — твердо произнес сталкер. Централ и Бокс приглушенно рассмеялись, а Сергей с тоской посмотрел назад. Ситуация нравилась ему все меньше, и он уже начинал жалеть, что не остался вместе с Обухом в сарае. И хотя он быстро придушил эту мыслишку, настроение было отвратным. Хаус дотопал до зарослей и протиснулся между кустов. — За мной, — скомандовал он, поворачивая влево. Пассажиры змейкой устремились за проводником. Что это были за растения, Шведов так и не понял. Черные узловатые ветви даже в конце мая оставались голыми, без единого листочка, однако в них определенно теплилась жизнь: кусты не трещали, а упруго сопротивлялись и плотно схлопывались за спиной. Тропинки в зарослях не было, Доктор Хаус двигался наугад, но так уверенно, словно проходил хорошо знакомый лабиринт. По одному ему ведомым признакам он определял, где в чаще будет следующая брешь, а куда соваться не нужно. Дебри оборвались внезапно, в трех метрах от пологого берега. Над тихой водой стоял такой плотный туман, что Шведов поначалу принял его за новый массив растительности. На привязи у перекошенного мостка покорно дожидалась большая надувная лодка. — Грузимся, — распорядился проводник. — Холодно, черт! — пожаловался Централ. — Скоро согреешься. Лодка с алюминиевым днищем легко приняла бы шестерых: кроме пары широких поперечных сидений, оставалось еще по одному месту спереди и сзади. Хаус дождался, когда все усядутся, потом устроился на корме и отвязал веревку. — Весла под ногами, разбирайте, — сказал он. — В уключины не вставлять, будем грести, как спортсмены. Но только тихо, тихо! Сергей взял весло, примерился. Оно было коротким и легким, с удобной ручкой и большой выгнутой лопастью. Последний раз Шведов катался на лодке еще в раннем детстве, но эти воспоминания были связаны с большим светлым парком, совсем не похожим на то, что расстилалось вокруг. Как только Хаус оттолкнулся от мостков, лодка оказалась в сером мареве тумана. Он висел так плотно, что трудно было дышать. Шведов сделал глубокий гребок, отмечая, что детская память как всегда врет: в работе на веслах ничего радостного не было. — На такое корыто обычно мотор вешают, — сварливо произнес Бокс. — Вы заткнетесь или нет? — взмолился Хаус. — То им холодно, то, блин, мотор им давай… шевелите клешнями, или мы три дня по этой луже дрейфовать будем? Здесь от берега до берега рукой подать! Это заявление подействовало ободряюще, несколько минут все гребли размашисто, хотя и вразнобой. Лодка крутила носом, но шла довольно быстро. |
