— Торково копыто! — пробормотал Дядько, наконец-то сообразив, что именно неправильно. Гаррон тоже сложил дважды два и внезапно спал с лица: темного рядом с ними не было.

ГЛАВА 5

Таррэн откинул с лица непослушную челку и опустил натруженные руки: ежевечерние тренировки давно вошли у него в привычку. За последние две сотни лет, наполненные постоянным ожиданием нападения «дорогих» родственничков, он не пропустил ни одной. Кроме тех дней, когда по причине серьезных увечий не мог поднять родовые клинки.

Их всегда было два: длинный сак’раши в правую руку и более короткий, но не менее смертоносный с’сирташи в левую. Узкие, слегка изогнутые и почти невесомые, эльфийские мечи испокон веков славились непревзойденным качеством. А защитные руны у основания рукояти превращали их в совершенное орудие убийства, которому не страшны ни время, ни воры, ни даже магия. Идеальные спутники в долгой жизни бессмертного — верные, надежные, никогда не предающие кровь перворожденного, в которой некогда были закалены. И обоими он владел в совершенстве.

Три крохотных значка под изящной гардой ярко подмигнули ему, на мгновение сложились в свившегося кольцом, грозно оскалившегося черного дракона, но почти сразу погасли: хозяин не хотел открывать свое настоящее имя.

Темный эльф с уважением поклонился оружию, отдавая дань сотворившему его мастеру, и с величайшей осторожностью спрятал клинки в ножны.

Светлые презирали парные мечи и пользовались лишь длинными сак’раши. Но среди темных нашелся один умелец, рискнувший сломать древнюю традицию. Первым сменил ножны у бедра на более удобные — на спине, а потом ввел в смертоносный танец клинков пару. С тех пор темные не расставались со своими сак’раши и с’сирташи. И это послужило одной из множества причин разрыва между древними родами бессмертных. Когда-то очень и очень давно…

Таррэн упруго поднялся с колен и, раздевшись, смыл в прохладной воде пот и дорожную грязь. Но в лагерь вернулся не сразу, а еще долго стоял, медленно обсыхая на ветру и с удовольствием вдыхая ароматы нетронутого людским присутствием леса. Он любил этот запах — изумительную смесь речной прохлады и насыщенного травяного духа. Любил слушать пение птиц, ровный шум текущей воды, стрекотание сверчков, тихий шорох крыльев ночных охотников — летучих мышей и других крылатых существ, подстерегающих добычу по ночам. Подставлять лицо лунному свету, жадно вдыхать прохладный воздух и впитывать всем существом красоту этого щедрого на чудеса мира, в котором и смертные и бессмертные являлись непрошеными гостями.

Ощущение чужого взгляда пришло внезапно. Как сон, наваждение, смутная тень в глубине леса. Но и его было вполне достаточно, чтобы эльф насторожился, стремительно оделся и, подхватив оружие, шагнул под прикрытие древесных стволов.

Никто не сравнится с перворожденным в погоне. Ничто не ускользнет от бдительного взгляда и чуткого слуха бессмертного, способного различить даже писк летучей мыши на расстоянии в несколько сотен шагов… Но вокруг был самый обычный лес — молчаливый и загадочный, мирный и совсем не враждебный. Только очень уж тихий. Что за шутки? Ведь минуту назад казалось, что здесь кто-то есть, а теперь пусто. Ни шороха, ни звука.

Таррэн немного покружил по окрестностям, выискивая хоть какой-нибудь знак, что недавнее ощущение ему не почудилось, как намедни в Аккмале. Даже рискнул посмотреть вторым зрением, но ничего не нового не обнаружил: те же деревья, та же докучливая мошкара, испуганная белка на ветке, прыснувшая прочь от опасного двуногого, длинная вереница муравьев, штурмующих замшелое бревно, одинокая сова на верхушке сосны, беззвучный мышиный писк — и все.