Изменить размер шрифта - +
Они сняли зал и взяли на себя все прочие расходы. За неделю до назначенной даты умерла моя бабушка. Разумеется, ни о каком празднестве и речи быть не могло. Музыку и танцы отменили. Но мероприятие все же провели, предложив мне просто и без затей рассказать о «своей войне», вспомнить какие-то забавные эпизоды и ответить на вопросы. Этому траур никак не мог быть препятствием.

На площадке, изначально предназначенной для танцев, поставили рядами стулья. А для меня — маленький столик и стакан воды.

Я ничего заранее не готовил. Начал прямо с того, что пришло мне на память, — без всякого пафоса, доверительным тоном. Люди, привыкшие к тому, что выступающий должен произносить речь, сидели тихо. Я чувствовал по их молчанию, по их дыханию, по их вздохам, по прорывавшимся иногда удивленным или одобрительным возгласам, что между мной и этой толпой возникла какая-то особая связь. В тот вечер я получил еще три приглашения рассказывать, затем, в следующие недели, двадцать, тридцать, шестьдесят — во все кварталы столицы, в другие города Побережья, в некоторые деревни Горы. Повсюду люди с напряженным вниманием слушали меня в течение двух-трех часов. И я находил в этом неведомую мне прежде радость. Они были зачарованы, а я ошеломлен тем, что сумел зачаровать их. Своего времени я никогда не жалел.

Что же касается отца с его давними мечтами на мой счет, можно и не говорить, какими глазами смотрел он на меня во время этих встреч. Новым было лишь то, что сам я начинал немного верить в свое предназначение «вождя», увлекающего за собой людей. Этот новый опыт, почти совпавший с моими приключениями во Франции, подталкивал к мысли — пришедшей впервые и по-прежнему не слишком мне приятной, — что отец, как и Нубар, не слишком ошибался в своих предчувствиях относительно меня. Быть может, судьба действительно остановила свой выбор на мне. Быть может, говорю я, поскольку мысль эта овладевала мною не без сопротивления — готов повторять это снова и снова.

Я сказал вам вчера — или это было позавчера? — что после войны у меня пропало желание учиться. Быть может, как раз по причине этой эйфории. Да, началось все именно таким образом. У меня было чувство, что отныне передо мной открывается любая дорога. Мне нужно только идти вперед, словно никаких препятствий не существует вовсе. Вот так и готовится падение.

Но я слегка предвосхищаю события. До падения было еще далеко, крылья мои оставались при мне, и радостей своих я не исчерпал.

Однажды, во время очередной лекции, проходившей в районном кинотеатре, мне показалось, что в самой глубине зала сидит девушка с взглядом, как у Клары. Она не предупредила, что придет.

Я не мог усидеть на месте. Для подобного мне влюбленного — счастье! А для лектора — катастрофа. Мой рассказ требовал полной сосредоточенности в себе, высочайшей степени концентрации и самоотречения, как если бы я был актером на сцене. В тот день, едва я ее заметил, мой разум взбунтовался. Слишком много вопросов и образов, слишком сильное нетерпение… И я стал сокращать, устремившись к заключению. Потом извинился перед публикой за то, что не смогу ответить на вопросы. «Семейные обстоятельства», — пояснил устроитель встречи и взял с меня слово, что я обязательно приду еще раз.

Через полчаса мы сидели у меня в гостиной. Сначала я представил Клару отцу, который обменялся с ней несколькими фразами, а затем галантно удалился.

Она приехала с определенной целью. Ее комитет собирался выпускать газету, и ей пришло в голову опубликовать в первом номере рассказы участников Сопротивления — евреев и арабов, которые сражались с нацизмом в различных оккупированных странах. Вполне понятное намерение: убедить тех и других, что они должны вновь объединиться и вместе бороться за свое общее будущее… В таком контексте некоторый интерес представляло и мое свидетельство.

Быстрый переход