Тот чуть усмехался и снова на правах хозяина поддержал беседу. И мало-помалу из этой сумбурной перепалки Кате стало ясно, отчего подслушанный ею в стенах института обрывок разговора затронул такие причудливые и совершенно не связанные темы, как «ассирийский менталитет Хусейна», мужская парфюмерия и художественная мультипликация.

Фамилия Анатолия была Риверс, и он был не парфюмер, а как он представился — клипмейкер. Он был подвижен как ртуть, взбалмошен, и Кате отчего-то напомнил одновременно и флюгер, и петуха, чувствующего себя падишахом в своем маленьком курятнике.

— Снимаем, финансируем клип, конечно, не мы где уж нам с нашей нищетой. Снимают и финансируют французы. Рекламный клип новой линии мужской парфюмерии «Евфрат». Французы — прагматики. Иракский кризис который год будоражит общественное мнение на Западе. Американцы мечут в Хуссейна «томагавки», французы изобретают новые духи под названием «Евфрат» — аромат третьего тысячелетия, аромат мужской силы, агрессии, страсти, южного темперамента. Кровь и сперма пустыни. Эссенция грез о вчерашнем и завтрашнем дне, впитанный в речной ил Логос. — Риверс прыснул из пульверизатора себе на ладонь. В зале запахло терпкими духами, одновременно свежими и приторными, тяжелыми и приятными. — Решено, что в клипе должны быть использованы ассиро-шумерские мотивы и натурные съемки из Ирака. Но страна вот уже более десятка лет закрыта для Запада. Ну, вот нам и подфартило. Часть съемок в Междуречье было поручено сделать студии «Пятый меридиан», которую я и представляю. «Музей института консультирует этих киношников так же, как и Серегиных клиентов, — решила Катя. — Но что это с Сережкой творится? Чего он так уставился на этого типа?»

— В клипе будут элементы мультипликации? — спросила она Яну.

Та сначала устало кивнула, потом пожала плечами — да, нет? Было видно, что болтовня Риверса ей надоела, она явно куда-то торопилась, то и дело перебирая бумаги на столе.

— Валентин, удели мне еще минуту, — в который раз попыталась она обратить внимание Белкина на свои рисунки.

— Это пойдет, вот это, это тоже хорошо, — он отобрал несколько набросков, на которых были жанровые сцены, скопированные с барельефов, и эскизы ювелирных изделий, выставленных в зале музея.

— И это тоже давай, дикий колорит, — сунулся Риверс.

— Не годится, — Белкин отложил в сторону крупный эскиз золотого браслета. — Это египетская находка. Обнаружена нашими сотрудниками еще в годы строительства Асуана. Период Среднего царства, семнадцатая династия.

— Значит, я ошиблась. — Яна с сожалением вздохнула. — Очень красивая вещь. Я ее долго разглядывала. Там на внутренней стороне браслета вроде какая-то иероглифическая надпись.

— Это оберег. Браслет-амулет, посвященный богу-крокодилу Сокнебтюкису, — сказал Белкин. — Надпись давно дешифрована. Тот, кто изготовил амулет, просил защиты «от злых духов, от мертвеца и от безумного».

— А что, древние испытывали страх перед сумасшествием наравне с ужасом перед сверхъестественным — мертвецами, демонами? — вдруг спросил Мещерский. До этого он рта не раскрывал, молча стоял у стола, разглядывал рисунки.

— Как видите на примере египтян, — ответил Белкин. — У обитателей Древнего Шумера и в более поздние времена у вавилонян и ассирийцев тоже бытовали схожие суеверия. Имелись и специальные обереги — амулеты, заклинания.