Неуклюже, как это и всегда бывает в тесном и плотном комбинезоне, князь забрался в кабину, кто-то закрыл за ним фонарь. Так, на стопор — есть. Руки сами вспоминали порядок подготовки к полету на старого образца штурмовике…

Посторонние предметы в кабине — нет, рули и плоскости — выставлены правильно, ручку слушаются. Кран воздушного баллона — открыт, повернуть до деления 50 атмосфер, триммер рулей высоты нейтрально, шаг винта на максимум. Температура масла пятьдесят, наддув на первую ступень, пошел!

Техник, только что подсоединивший внешнюю воздушную магистраль в специальный лючок в крыле, крутанул винт — и двигатель зачихал, пробуждаясь ото сна. Капитан при этом ощутил восторг такой, что не описать словами — как будто первый раз в кабине сидишь. Все равно — истребители — особая каста и он принадлежит к ней.

Не до восторгов.

Малый газ, медленно растут обороты мотора, винт постепенно растворяется в воздухе, превращаясь в мерцающий диск. Чуть заметная дрожь пронизывает корпус, весь самолет — как гончая, готовая сорваться со смычка.

То, что они делали — в нормальных обычных обстоятельствах никто на это не пошел бы. Так взлетали на первых, переделанных из крейсеров авианосцах. Самолет цепляли за крюк, увеличивали обороты двигателя — и потом отпускали стопор. Малейшая ошибка — и самолет просто кувыркнется на нос, поэтому такие трюки проделывали только опытные и хорошо подготовленные летчики морской авиации. Князь же, хоть и прошел полный курс подготовки морского летчика — истребителя — в кабине этого самолета он не сидел уже как минимум полгода. И, тем не менее, он решил рискнуть.

Семьсот пятьдесят. Тысяча. Тысяча двести. Растут обороты, растет температура масла в двигателе, самолет пытается сорваться с места — но крюк зацеплен за стопор, а стопор — установлен на восьмитонном грузовике, тягаче, раскорячившемся у ангара и вцепившемся лапами-упорами в бетонную твердь. Одна ошибка — и самолет вертанет вперед, винт моментально разлетится на куски, когда лопасти ударятся об бетон — и эти лопасти полетят во все стороны, калеча и убивая все, что попадется им на пути. И в кабину обязательно прилетят осколки винта, к гадалке не ходи…

Тысяча пятьсот

Как только срыв — сразу ручку на себя. На себя…

Тысяча семьсот. Тысяча девятьсот. Две сто…

Князь поднял руку и Васильченко — он тоже смертельно рисковал, стоя у самого призрачного диска, моментально повторил его жест. Сейчас все зависит от синхронности действий трех человек…

— Две триста!

Князь крикнул это во весь голос — и воентехники Васильченко, словно услышав его, махнул рукой и ничком упал на бетон. Самолет дернулся, освободившись от стопора, словно норовистая лошадь — и капитан моментально отдал ручку, регулирующую шаг винта назад, парируя желание самолета опрокинуться вперед, на винт. И с чувством восторга убедился в том, что самолет выпрямился и его неудержимо влечет вперед…

Давно он так не взлетал. Без рулежки. Безо всего.

Непрогретый движок работал чуть громче, чем должно было быть — но это влияет всего лишь на ресурс, а не на способность взлететь. Самолет слегка тряхнуло на стыке бетонных плит, потом еще раз — но скорость неудержимо росла. Город неудержимо надвигался — пыльный, чужой, опасный…

Двести двадцать!

Ручку на себя — и нос самолета отрывается от земли. По правилам, нужно держать высоту один метр, пока скорость не возрастет до двухсот семидесяти, иначе есть угроза срыва самолета в штопор, смертельный на такой высоте — но делать нечего. Самое страшное — это когда нос самолета уже смотрит в небо, но ты чувствуешь, что тяги для отрыва-то от земли хватило, а вот для набора высоты не хватает, и самолет просто не тянет.