– Так кто же убил Густава Далля? – сказал я. – Не говори, что это сделал я.

Она была, однако, сильнее, чем я думал. Она не хотела смотреть на меня, но выпрямилась и спросила:

– Почему ты... возился со всем этим? Ты считаешь, что вершил правосудие?

Я укоризненно покачал головой всем женщинам в моей жизни.

Все они задают один и тот же вопрос.

– «Аll you need is love»,– сказал я. – Битлы верили в love, love. Аллан Гинсбургверит в сознание. Георг Хенрик фон Райтверит в разум. Ингвар Карлссонверил в выравнивание доходов. Бьорн Гилльбергверит в катализаторы. Я верю в правосудие.

И взялся за ручку двери.

– Одинокий человек не может вершить правосудие, – сказал я. – Правосудие – это нечто такое, о чем люди договариваются. Правосудия нет, если люди не желают понять друг друга, учесть потребности друг друга. Для правосудия требуется сотрудничество. Одинокий человек, отдельный человек не может вершить правосудие. Но один‑единственный одинокий человек может лишить правосудие силы.

Она глядела на мою руку, ожидая, что я открою дверцу.

Ей хотелось, чтобы я ушел.

– Но знаешь, что тогда остается? Знаешь, что всегда появляется, когда плюют на правосудие? Знаешь, как называется его суррогат?

Она протянула руку и включила мотор. Ей было начхать на правосудие. Ей было неинтересно, как называется суррогат.

Я открыл дверцу и поставил ногу на мостовую.

– Месть, – сказал я. – И ты сама сделала выбор.