Послышался щелчок. Косматая грива Ги‑гиены вздыбилась, словно под порывом ветра, и опала успевшими мгновенно распутаться чуть волнистыми, чарующими шелковистым блеском локонами. Многочисленные висячие замки пропали, будто их и не было. Впрочем, как поняла Глоха в следующий миг, их и не было – они, точно так же как колтуны и грязь, просто привиделись ей. Но виделись они, лишь когда замок был замкнут, теперь же Ги‑гиена предстала перед ней в своем природном виде – сверкая безупречной, гигиенической чистотой.

От облегчения крылатая гоблинша чуть не упала в обморок.

– Что ж, – молвила Ги‑гиена, отступая в сторону и освобождая проход. – С этим испытанием ты справилась. Можешь переходить к следующему.

– Я так рада, что мне удалось не ошибиться и найти подходящий ключ, – пролепетала Глоха, совладав с дрожью в коленках.

– Ну, тут риска никакого не было. Они все подходили.

– Так что же? Ты блефовала, когда угрожала меня съесть?

– Ни капельки. Если бы ты не смогла открыть замок, я бы тебя, само собой, слопала и не поморщилась. Но мне трудно представить, как можно что‑то тут не открыть, если все ключи подходят ко всем замками.

– Вот те на, а я голову ломала! Но если все так просто, в чем же заключалось испытание?

– Ну, не знаю, по‑моему, тебе оно далось не так уж просто. А испытание… испытание было на храбрость. Ты не спасовала, а потому можешь пройти.

– На храбрость? Но ведь я же отчаянно трусила.

– Эка невидаль, трусила. Храбрость не в том, чтобы ничего не бояться – это только дуракам никогда не страшно, – а в том, чтобы уметь справляться со страхом. Всякий разумный человек перед чем‑нибудь робеет, но только трус позволяет робости управлять собой.

– Надо же, а я до этого и не додумалась.

– Ну а додумайся ты, какой прок был бы от этого испытания? Оно ведь на храбрость, а не на догадливость.

– Интересно, а на что будет следующее испытание? – задумчиво пробормотала Глоха.

– Ясное дело, на сообразительность, – буркнула Ги‑гиена и, свернувшись клубочком так, что шелковистый хвост прикрывал безупречно чистую кожаную нашлепку носа, погрузилась в мирную дрему.

Крылатая гоблинша двинулась по коридору дальше. Два испытания остались позади, однако радоваться она не спешила. Чему тут радоваться, если ей уже дважды пришлось пускать в ход всю свою догадливость и способность к рассуждениям, а испытание на сообразительность, как выяснилось, еще только предстояло. Однако деваться было некуда: оставалось только идти вперед.

Коридор оказался длинным, и чем дальше она шла, тем теплее становилось вокруг. Скоро сделалось по‑настоящему жарко, до такой степени, что Глохе захотелось снять блузку. Однако сделать это, не говоря уж о том, чтобы остаться без юбки, было бы неприлично, поэтому чтобы охладиться, она выбрала единственно приемлемый для благовоспитанной крылатой гоблинши способ – распростерла свои оперенные крылышки и стала обмахиваться ими, как двумя опахалами или веерами. Это дало некоторое облегчение, однако приходилось признать, что у Тучной Королевы холодные вьюги получаются куда лучше.

Жар усиливался. Пол раскалился настолько, что подметки туфелек начали дымиться, и хотя Глоха, чтобы не обжечь ножки, начала приплясывать, ее вскоре окружило дымное облачко.

Гоблинша была близка к отчаянию, но неожиданно увидела у стены маленький фонтанчик. Он не работал, однако, когда девушка подбежала к нему и нажала магическую кнопку, из него забила струйка восхитительной, просто волшебно прохладной воды. Подставив пересохшие губки под живительную струю, Глоха сделала несколько больших глотков, и ей стало гораздо легче. Да и дым рассеялся.

Переведя дух, девушка двинулась дальше.