Когда все оказалось на своих местах – и развели костер, и принесли с реки воду и поставили ее в котелке на огонь, и лошадей отвели в сторонку и привязали на ночь, и Йенсени забралась в палатку, чтобы по‑настоящему поспать, – после всего этого он позволил себе вытянуться на траве в надежде отдохнуть. Но буквально через минуту к нему подсел Таррант.

Они посмотрели друг другу в глаза. Дэмьена не интересовало, что означает взор Тарранта, – не интересовало потому, что он знал это и так.

Охотник заговорил первым:

– Вам неизвестно, кто она такая. Вам неизвестно, что она такое. Опасность, связанная с ее пребыванием среди нас…

– В лесу? Что она нам сделает? – Усталой рукой Дэмьен смахнул со лба засохшую грязь. Губы пощипывал соленый пот. – Она дитя, Охотник. Очень усталое, невероятно напуганное дитя. Я хочу вывести ее из этого окаянного места. Когда прибудем в города, расположенные на побережье, тогда и решим, что с ней делать. – Он сцепил руки, мрачно уставился на них: грязь под ногтями, да и пальцы не намного чище. – Не здесь. Не сейчас. Не когда я настолько устал, что не могу думать как следует.

– Она не просто дитя, и вы понимаете это. Если у нее дар Видения – в любой форме, – то у нее может оказаться и сила. Она ведь узнала в вас священника, мне сказала об этом Хессет. Неужели вы не понимаете, что из этого следует?

– Понимаю. Прекрасно понимаю. Но если даже она посвященная…

– Не все посвященные психически нормальны, – напомнил ему Таррант. – Строго говоря, нормальны лишь очень немногие из их числа. И даже при наличии нормальных предпосылок тяготы, которым она подверглась, настолько невыносимы, что… – Он покачал головой. – А она, как вы совершенно справедливо изволили заметить, всего лишь дитя. Лишенное необходимой стабильности, это уж как минимум, особенно при таких обстоятельствах. Кто возьмется сказать, что происходит в темных закоулках ее мозга, кто возьмется определить, как и когда проявит себя внезапное безумие? Вы, знаете ли, играете с огнем.

– Давайте сформулируем так: я готов к огненной гибели.

Он увидел, как напряглись скулы Охотника, глаза его вспыхнули – или это в них отразилось пламя костра?

– Вы‑то, может, и готовы, преподобный Райс. Будучи смельчаком и глупцом одновременно. Но я тоже участвую в экспедиции, да ведь и Хессет никуда не денешь. И наша миссия слишком важна и слишком опасна, чтобы рисковать подобным образом, даже если вы руководствуетесь отеческим инстинктом. – Гибким движением он поднялся с места, поудобней пристроил плащ на плечах. – Подумайте над этим.

– Вы куда‑то собрались?

– У меня есть дела.

– А мне казалось, на сегодня вы наубивались досыта.

Охотник остался внешне невозмутим.

– Потоки Фэа существуют независимо от того, замечаете вы их или нет. Мы уже достаточно далеко забрались на юг, так что имеется шанс на то, что теперь я сумею прочитать их и получить кое‑какую информацию о нашем враге. И я предпочитаю не предпринимать Творений в непосредственной близости от нашей гостьи, если вы, конечно, не против.

Дэмьен и сам не знал, что в голосе Тарранта довело его самого до грани нервного срыва. Слова сами по себе были ничуть не более высокомерны и презрительны, чем обычные высказывания Охотника, а вот тон… тон был каким‑то странным. Совсем чуть‑чуть отличающимся от обычного, чтобы это отличие поддавалось определению, и все же оно несомненно имелось. И по какой‑то причине его это нервировало.

– Разумеется, – выдавил он из себя. – Давайте.

И когда Охотник покинул лагерь, священник подумал: «Он что‑то скрывает».