— Даже не знаю, какие из них — старые, какие — новые. — Он опустил голову и уставился на грудь.
— Пойдем, — резко произнес я.
Ястреб трижды глубоко вздохнул. С каждым вздохом (я это ясно видел) ему вес больше становилось не по себе, и наконец его пальцы потянулись к нижней пуговице.
— Зачем ты это делаешь? — Я хотел, чтобы в голосе не звучало отчаяния — и перестарался. В голосе вообще ничего не прозвучало. Унылая пустота.
Он пожал плечами, видя, что я не желаю унылой пустоты. На миг в зеленых глазах вспыхнул гнев. Этого я тоже не желал. Поэтому он сказал:
— Знаешь, человек так устроен: коснешься его — мягко, нежно, любовно — и в мозг поступает информация о прикосновении, как о чем-то приятном. А мой мозг почему-то воспринимает все наоборот…
Я покачал головой.
— Ты — Певец. Певцы должны быть не такими, как все, но…
Теперь Ястреб потряс головой. Снова в его глазах мелькнул гнев, и снова исказились черты лица, реагируя на боль — впрочем, сразу утихшую. Он опять опустил взгляд на щуплую грудь, покрытую язвами.
— Застегнись, дружище. Прости, если что не так.
— Ты в самом деле считаешь, что я связался с легавыми?
— Застегнись, — повторил я.
Он застегнулся и сказал:
— Между прочим, уже полночь.
— Ну и что?
— Эдна только что сказала мне Слово.
— Какое?
— Агат.
Я кивнул. Он застегнул воротник и спросил:
— О чем ты думаешь?
— О коровах.
— О коровах? — удивился Ястреб. — А что о них думать?
— Ты был когда-нибудь на молочной ферме?
Он отрицательно покачал головой.
— Для повышения удойности у коров заторможена жизнедеятельность. Это практически полутрупы. Они лежат в стальных ящиках, а в пищеводы по шлангам, разветвляющимся на тонкие трубки, поступает из огромного резервуара питательный раствор.
— Я видел на картинках.
— Сейчас ты сказал мне Слово, и теперь оно пойдет дальше, как питательный раствор по шлангам. От меня — к другим, от других — к третьим, и так — до завтрашней полночи.
— Я схожу за…
— Ястреб!
Он оглянулся.
— Что?
— Насколько я понял, ты не считаешь, что я стану жертвой таинственных сил, которые любят играть с людьми в кошки-мышки. Что ж, интересно было узнать твое мнение. Но даю слово: как только я избавлюсь от этого, — я похлопал по саквояжу, — ты увидишь фокус с исчезновением, какого ни разу в жизни не видел.
Чело Ястреба прорезали две глубокие складки.
— А ты уверен, что я не видел этого фокуса?
— Если честно — не уверен. — Наконец-то я позволил себе ухмыльнуться.
Я поднял глаза на пятнышки лунного света, мелькавшие среди листвы.
Потом опустил взгляд на саквояж.
Между валунами по колено в высокой траве стоял Ястреб. На нем был серый вечерний костюм и серый свитер с высоким воротом. Лицо — будто высечено из камня.
— Мистер Кодвэйлитер-Эриксон?
Я пожал протянутую ладонь — острые мелкие косточки в дряблой коже.
— А вы, если не ошибаюсь…
— Арти.
— Арти Ястреб. — Не знаю, укрылся ли от него беглый осмотр, которому я подверг серый наряд.
Он улыбнулся.
— Да, Арти. Я приобрел это прозвище, будучи моложе нашего общего друга. Алекс сказал, что у вас есть… скажем так: вещи, которые не совсем ваши. |