Потом он уселся верхом на бубен и стал вертеться на нем волчком, ударяя его колотушкой то спереди, то сзади, и кричать «Сай! Сат!», как бы погоняя лошадь. А дальше опять запел, громче, чем до этого:

Мне вдруг примерещилось, что этот клоун и вправду сидит на лошади и лупит ее по заднице колотушкой. Я видела лошадь, и все тут!

А он продолжал бормотать и раскачиваться из стороны в сторону. Я осознала, что стараюсь повторять его движения. Казалось, вот-вот у меня поедет крыша, а может, уже поехала. Да, этот шаман не чета предыдущим.

Состояние у меня было такое, будто как следует обкурилась. Во рту сухо, а кругом душно и жарко. Уже ночь — и все еще жуть как жарко. И вообще, все выглядит как-то странно. Огни этого самого Эльма разгорелись удивительно ярко. С чего бы это?

Я стала осматриваться и наконец поняла, в чем дело. Ведь еще не кончились белые ночи, а небо сейчас надо мной было, как сажа. Наползли тяжелые тучи, и на горизонте поблескивали зарницы.

А шаман вдруг свалился с лошади и забился в конвульсиях. Его руки и ноги завязались узлами, и он стал похож на корневище старой коряги. И уже не пел, а хрипел.

Прибежали его ассистенты и силком расплели конечности хозяина. Он тут же, как ни в чем не бывало, уселся, скрестил ноги и запел. Теперь он вербовал духов-помощников, сперва духов-зверей. Ползал по земле, бегал на четвереньках, шипел, мычал, хрюкал, и я попеременно видела то здоровущую змею, то кабана, то лося.

Потом он опять уселся, как человек, и начал созывать совсем уж нелепых монстров:

Меня стало мутить, того и гляди стошнит — и вдруг наступило облегчение. Налетел тихий ветерок, потянуло прохладой, и начал моросить мелкий дождь. Я быстро приходила в себя, дурь из головы выветрилась.

Огни святого Эльма гасли один за другим, и осветители включили софиты.

А шаман пришел в такой раж, что ему было на все наплевать. Он уже добрался до верхних миров и теперь морочил голову духам-хозяевам железа. При этом неуклюже льстил и беззастенчиво врал:

Меня опять начал разбирать смех — теперь он танкам еще и кобылиц подсовывает.

Дождь перестал, а ветер усилился. Зарницы приблизились, занимали уже полнеба, и гром ворчал без передышки. С севера шла большая гроза, и зрители начали разбегаться..

Шаману же — все по фигу. Он все дурил и дурил духов, обещая танкам пастбища и охотничьи угодья. А я-то хорошо знала, что там, куда он их завлекает, нет ничего, кроме песка и сосен. Вот тогда и подумала — что же ты, сука, врешь так нахально? Духам нельзя лгать безнаказанно!

Уже совсем близко от нас, вроде бы в хвосте колонны, шарахнула молния. По ушам грохнуло полновесно. Ветер шквальнул изо всей силы, и молнии пошли одна за другой.

Я испугалась и спряталась в танк. Устроилась в кресле водителя и стала глядеть наружу сквозь смотровую щель. Зрителей ни одного не осталось. Шаман, похоже, вступил в последнюю схватку с духами — он корячился на кнопке в конвульсиях, пускал изо рта пену и выкрикивал какие-то междометия, надо думать, на родном языке.

И тут меня даже через щель ослепило и, словно доской по башке, бабахнул такой грохот, какого я отродясь не слышала.

Я от этого отрубилась. На какое время, не знаю — может, на минуту, а может, и на пару часов. Когда очнулась, было тихо, темно и холодно. Я съежилась в кресле и проспала до рассвета.

Разбудили меня голоса птиц и солдатиков. Я вылезла из танка и осмотрела поле битвы. Выглядело оно неуютно — мокро, холодно, везде обломки деревьев и всякий летучий хлам, принесенный ураганом.