Ужасно хотелось бежать к авиетке, а надо было в город. И мы побежали к городу, между костями, торчащими, как кривые колонны, стараясь только не попасть в кучу волосни. Укки так и не убирал меч, а я больше не попытался ему всучить компьютер. Он с мечом тут был куда полезнее, чем я с бластером.

И я снова думал, что мой пилот — сокровище.

Когда мы тормознули на минутку за желтоватым валуном сложной формы — типа вырванного зуба с двумя отростками — Укки мне показал тыльную сторону ладони. До него эта волосня все-таки дотронулась: кожа вся была в крохотных язвочках, довольно глубоких, и кровоточила.

— Я думаю, они питаются так, а не через хобот, Фог, — говорит. — Больно и чешется.

— Сделай милость, — говорю, — не суй к ним руки, пока их до костей не обглодали. Твои руки нам еще пригодятся.

Он улыбнулся виновато. Самое интересное, что лицо у него лучше выглядело сейчас, пока ему было больно. Он будто протрезвел, что ли — стал похож на обычного себя. Я его грабку обработал и накачал его стимуляторами до ушей. Мне еще казалось, что все не так уж и плохо.

Эти местные ничего не строят в нашем понимании. Они вообще ничего так, как люди, не делают. И как, как большинство нелюдей, тоже. Биомеханика… У них все само растет. Они как-то так делают, что костяные эти города растут сами по себе. Развиваются, как живая тварь. А гаврики, состоящие из ног и хобота, их как-то убеждают расти, как им любо. Симбиоз. Темный ужас.

Они за нами охотились, да. Серебристые штаны — у их… как бы точней сказать-то? У солдат, наверное. Или — у мусоров. Но солдатами у тутошних рождаются. Как отпочкуются — так и солдаты, я так думаю. Генетическая память или генопрограмма. Как у некоторых насекомых, у тех же букашек, к примеру.

А кроме солдат у них есть… гм-мм… выращиватели костей. Кости растут из камня, вытягиваются медленно-медленно, по полпальца в день, а гады облепляют их со всех сторон — красные куски мяса с ногами, завернутые в какие-то паутинные лохмотья, волосня мотается — и вроде как облизывают, чем-то склизким, синеватым… Потом на костях нарастают эти… которыми они дышат. Серые волокна, типа мышц, серая кожа, лоснящаяся. И между этих штуковин, в коконах из белесой слоистой ваты… ну, не ваты, гораздо прочнее… так вот, в коконах они и живут. А как они там живут и что делают, мы с Укки не поинтересовались узнать. Видели только, как вползают внутрь, на коленях — и как за ними зарастает стенка из переплетенных бледных веревок.

Иногда волосня лезет из кокона. Но — это когда он нежилой. Иногда видишь сети скрученных веревок, не беспорядочно, а как бы плетеным узором, симметричным, вроде паутины. Может, это антенны какие-то или произведения искусства. Не знаю. А то еще думается о звукоулавливателях, потому что кругом ужасно тихо.

Такая тишина, что шаги кажутся страшно громкими. Но звук от них глухой, тупой, бессильный, будто идешь не по каменным плитам и костям, а по войлоку. Здешние гаврики естественных звуков не любят. Общаются они не звуками, если только рев на инфранизких частотах не считать. Может, телепаты. Если у них мозги есть.

Они нас старались подловить в каком-нибудь тупике, откуда деться некуда. Загнать туда своей волосней и, может быть, убить или сожрать, если они и вправду могут питаться людьми. Когда их много, зрелище дикое: наступающий отряд человеческих половинок, в полной тишине. И очень хочется не сопротивляться и не бежать, а прижаться к костяной стене и замереть.