– Нет, – повторила она. – Все иначе.

Она задумалась.

– Можно сказать, что деревья в какой‑то мере делают то, что хотят. Они соглашаются давать нам то, что дают. Я не очень в этом разбираюсь. Лучше спросите у моего третьего отца. Он долго изучал взаимоотношения между нами и деревьями. Он говорит, что не знает точно, в полной или неполной зависимости находимся мы от деревьев.

Йоргенсен про себя отметил ее слова «третий отец». Такого понятия не было в том игонском, которому его обучили мнемотехники. Казалось, и сам язык Игоны изменился. Он понимал некоторые слова, произнесенные Анемой, лишь добираясь до их корней. Язык Игоны отражал совершенно иную концепцию мира, чем язык Федерации. Но пока было рано решать, в чем истинный смысл различий.

Анема быстро и непринужденно сдернула с него одеяло. Йоргенсен побагровел. Он привык придерживаться иных манер, но совладал с собой и старался сохранять бесстрастное выражение лица, пока девушка растирала его тело каким‑то бальзамом.

– Когда вас принесли сюда, ваши мышцы были затвердевшими, как дерево. Я никогда не видела столь напряженного тела. Будь ваши кости более хрупкими, вы не обошлись бы без переломов. Я боялась, что вас разобьет паралич. Но теперь вам значительно лучше.

Йоргенсен так не считал. Ему казалось, что на теле не было живого места. Неприятные воспоминания цеплялись за границу сознания.

– Но кто виноват, что я чувствую себя таким больным и разбитым, – спросил он, – если деревья не могут причинить зла?

Ответ был мгновенным и совершенно неожиданным.

– Вы сами, – сказала Анема. – Вы, наверное, до смерти ненавидите самого себя, если дошли до такого состояния. И едва не убили себя. Зло сидит в вас.

«Она говорит как психоаналитик, – подумал он. – Совпадение ли это? Она считает, что виной всему мой сильнейший невроз».

Эта мысль ему не понравилась. В своем мире он считался нормальным человеком. Но в каждом обществе свои нормы, а с момента, когда с вершины обрыва Йоргенсен увидел Далаам, он вел себя несвойственным ему образом и сознавал это.

– Вам следует поспать.

Она положила руку ему на лоб.

– Вы заснете.

– Я боюсь. Я не хочу засыпать.

Анема удивленно раскрыла глаза.

– Вы помните свое сновидение?

– Сновидение? Какое?

– Жаль, – вздохнула она. – Если бы вы помнили сновидение, то были бы практически здоровым. Однажды вам придется вернуться в дерево, чтобы досмотреть свой сон. Деревья не могут вылечить столь больного человека, как вы, за один сеанс. Вы получили массивную дозу. Для начала хватило бы нескольких минут.

Он понял лишь какую‑то часть ее слов.

– Я был болен? Деревья могут лечить?

Лицо Анемы вдруг сделалось серьезным.

– Нам это известно с детства. Деревья помогают понять самого себя. Я забыла, что вы пришелец.

– Объясните.

– Не знаю, имею ли на это право. Это может причинить вам зло. Вы испытали сильнейший шок. И почти открыли для себя, кто вы есть на самом деле. Мне известно лишь самое элементарное. А вот мой третий отец знает почти все, что можно знать.

– Попытайтесь. – В его голосе звучали умоляющие нотки.

Она закрыла глаза и сосредоточилась. Затем заговорила медленно и тягуче, выбирая самые простые слова:

– Любое человеческое существо скрывает в себе несколько личностей. Это, конечно, не личности в полном смысле этого слова, а скорее грани личности человека. Пока человек юн, они практически не подозревают о существовании друг друга. Позже они могут сосуществовать или сражаться друг с другом. Одна из граней состоит в прямом контакте с внешним миром. У остальных контактов меньше или нет совсем. Некоторые из них слепы и глухи, лишены воли и логики.