– Поверим, – ответил Харниш. – Валяй ставь! Кстати, уж и я скажу: двадцать тысяч лежат здесь, у Мака в сейфе, и двадцать тысяч у меня под землей на Лосиной реке. Ты, Кэмбл, мой участок знаешь. Есть там на двадцать тысяч?

– Есть.

– Сколько надо ставить? – спросил Керне.

– Две тысячи.

– Смотри, Джек, не зарывайся, этим дело не кончится, – предостерег его Харниш.

– Я в свое счастье верю. Так вот и вижу, как оно мне улыбается, – сказал Керне и положил новую расписку на две тысячи поверх кучки бумажек.

– Счастья я никакого не вижу, зато вижу, что у меня неплохая карта, – заявил Кэмбл, пододвигая свою расписку, – но перекрывать не хочу.

– А я хочу, – сказал Харниш, принимаясь писать. – Отвечаю тысячу и подымаю на тысячу.

Тут Мадонна, которая стояла за стулом Элама Харниша, сделала то, на что не решился бы даже лучший друг игрока в покер. Протянув руку через его плечо, она подняла со стола лежавшие перед ним пять карт и заглянула в них, почти вплотную прижимая их к его груди. Она увидела, что у него три дамы и две восьмерки, но ни одна душа не могла бы догадаться, большая ли у него карта. Глаза всех партнеров так и сверлили ее, однако она ничем себя не выдала. Лицо Мадонны, словно высеченное из льда, было невозмутимо и выражало одно лишь равнодушие. Даже бровь у нее не шевельнулась, не дрогнули ноздри, не блеснули глаза. Она опять положила карты на стол рубашкой вверх, и взоры игроков нехотя отвернулись от ее лица, не прочтя на нем ничего.

Макдональд приветливо улыбнулся.

– Отвечаю тебе, Время‑не‑ждет, и перекрываю двумя тысячами. Как твое счастье, Джек?

– Все улыбается. Мак. Да так, что просто устоять не могу. Вот три тысячи. Чует мое сердце, что выиграю. И знаешь, что еще мое сердце чует? Время‑не‑ждет тоже ответит.

– Можешь не сомневаться, – подтвердил Харниш, после того как Кэмбл бросил свои карты. – Элам Харниш знает, что и когда ему нужно делать. Отвечаю две тысячи. А теперь будем прикупать.

Прикуп состоялся в гробовой тишине, прерываемой только тихими голосами играющих. В котле набралось уже тридцать четыре тысячи, а до конца игры еще было далеко. Мадонна чуть не вскрикнула, когда Харниш отбросил восьмерки и, оставив себе только трех дам, прикупил две карты. И на этот раз даже она не посмела заглянуть в его прикуп. Она знала, что и ее выдержке есть предел. Харниш тоже не поднял карты со стола.

– Тебе? – спросил Керне Макдональда.

– С меня хватит, – последовал ответ.

– А ты подумай, может, все‑таки дать карточку?

– Спасибо, не нуждаюсь.

Сам Керне взял себе две карты, но не стал смотреть их. Карты Харниша тоже по‑прежнему лежали на столе рубашкой вверх.

– Никогда не надо лезть вперед, когда у партнера готовая карта на руках, – медленно проговорил он, глядя на Макдональда. Я – пас. За тобой слово. Мак.

Макдональд тщательно пересчитал свои карты, чтобы лишний раз удостовериться, что их пять, записал сумму на клочке бумаги, положил его в котел и сказал:

– Пять тысяч.

Керне под огнем сотни глаз посмотрел свой прикуп, пересчитал три остальные карты, убедился, что всех карт у него пять, и взялся за карандаш.

– Отвечаю, Мак, – сказал он, – и набавлю только тысчонку, не то Время‑не‑ждет испугается.