Изменить размер шрифта - +
Пусть в восемнадцать лет она пережила страшно много горя – смерть родителей, разруху, клевету, но зато встретила самое главное – прекрасную единственную любовь на всю жизнь. Мусю вдруг неприятно задела строчка Цветаевой. Но, честно говоря, она не перечитывала «Капитанскую дочку» с того самого восьмого класса, может, что-то и упустила.

Училась Муся легко и очень успешно, даже четверки редко получала, но отдельное место в ее интересах занимала филармония. Существовал специальный школьный абонемент, по которому раз в месяц они ходили с подругами, и каждый раз Муся казалась себе принцессой в сказочном дворце с колоннами и неописуемой красоты люстрами. И хотя оба ее родителя любили классическую музыку и начали водить их с Аськой на концерты еще дошкольницами, но совсем другое дело, когда ты идешь с девочками из класса, взрослая и самостоятельная, в синей отглаженной юбке и с новыми белыми лентами в туго заплетенных косах.

Если бы у нее дома было зеркало, Муся бы давно увидела и поняла, как ей не идут косы – лицо становилось совсем узким, нос торчал, на лбу краснели позорные болезненные прыщи. Нет бы сделать стрижку с челкой, освободить пышные кудрявые волосы. Юбка в складку – того хуже: топорщилась и расходилась на округлившихся бедрах, нужно было ее заузить и удлинить, тогда бы не услышала однажды от парня на улице гадкое слово «толстожопая». Но она, дура, чувствовала себя вполне красивой и нарядной, тихо завидовала девочкам, у которых уже начинались первые школьные романы и с воодушевлением ждала своей очереди. Своего Петрушу Гринёва. Светлыми призрачными ленинградскими ночами, сквозь полусон-полуявь Муся представляла юного Петрушу, невинно осужденного, в порванной белой рубашке, с глубокой раной на щеке. Она бережно омывала рану чистым платком, целовала в запекшиеся губы, прижимала к груди кудрявую голову, и его глаза, огромные прекрасные глаза смотрели на Мусю с признанием и восторгом.

А тем временем арестовали папиного коллегу, начальника отдела, потом еще нескольких ученых-радиологов, ужас незримо витал в их доме, и однажды утром папа не смог встать с постели из-за сильной боли в лопатках, которая почему-то отдавала в шею. Мама страшно заволновалась, и они вместо работы пошли к районному врачу, но та даже не потрудилась направить на кардиограмму:

– Разбаловалась наша интеллигенция! Чуть что – на службу не идем, а ведь ни температуры у вас нет, товарищ Шнайдер, ни кашля, что прикажете писать в карточке? И больничный не могу дать, нет оснований. Ну так и быть, вам на один день выпишу, а супруге и не просите! По уходу за ребенком даем, а за мужем еще закон не вышел, ха-ха. За мужем в свободное время надо ухаживать.

Мама поспешила на работу, а папа вернулся домой и через два часа умер. Как раз девочки вернулись из школы, в коридоре горел свет, играло радио, и Аська даже не сразу поняла, почему Муся так ужасно кричит и плачет.

На следующий день с утра мама отправилась в единственную в городе синагогу на Лермонтовском проспекте и попросила похоронить папу по еврейскому обряду. И хотя никакие религиозные похороны не одобрялись, она все сделала, как положено вдове еврея: принесла две новые простыни для савана, заказала поминальную молитву и разрезала ножницами ворот кофточки, нарядной, совсем новой кофточки, подаренной папой на день рождения.

Квартиру им оставили, маме даже немного повысили зарплату в библиотеке института, но Муся все равно решила, что сразу по окончанию школы пойдет работать, а учиться поступит на вечерний. Только не могла решить, куда именно: в Политехнический или в ЛИТМО. Мама, всегда высокая, строгая и красивая, вдруг сделалась маленькой и тихой, не требовала идеального порядка в комнате, не ругала за поздние возвращения. Впрочем, кроме филармонии, сестры почти никуда не выбирались. Муся записалась на вечерние курсы машинисток и вскоре получила первые заказы от сотрудников института.

Быстрый переход