Сабельщики отступили на шаг, и в зал высшего Совета царства вошел взволнованный Кайхосро. «Видно, с дедом опять спорил», — подумал Саакадзе.

В напряженной тишине Кайхосро с жаром приводил убедительные доводы о невозможности для него управлять двумя царствами. Пусть мудрые мдиванбеги изберут для отечества, расцветающего под рукой Великого Моурави и его опытных сподвижников, более умудренного годами и деяниями правителя.

Князья в смущении поглядывали друг на друга. Никто не хотел первым сказать правду, — опасались ссоры с Мухран-батони.

Молчание становилось тягостным. Поймав просящий взгляд князя Липарита, Моурави заявил, что Кайхосро из рода Мухран-батони приравнен к сану богоравного определением священного синклита и указом католикоса. Высший Совет присягнул на верность и не изменит присяге.

Изумленно взирал на Саакадзе юный правитель и, не выдержав, вскрикнул:

— Как?! Ведь я с тобой отдельно говорил, Моурави. Или почудилось мне, что ты согласен?

— Думается, мое безмолвие ввело тебя в заблуждение. Понимаю тебя, благородный витязь, если сердце не лежит, то и трон подобен ярму.

— Я, Моурави, — запальчиво выкрикнул Кайхосро, — присягал на верность, но только Картли, а не Кахети.

— Что же, по-твоему, мой правитель, для того мы, верные мужи отечества, объединили два царства, чтобы снова присягать отдельным царям? До меня дошло, что кахетинцы мечтают о возвращении Теймураза и царь не прочь в третий раз занять свой престол. Багратид! Кто может воспретить? Но ты понимаешь, какая опасность в двух царях одного царства? Не усугубляй наше затруднение, да и народ не допустит тебя отречься. Весь Тбилиси встревожен.

— Мой правитель! Высший Совет поможет тебе в управлении царством, резко сказал Мирван.

— Моурави, тебя прошу, — взмолился Кайхосро, — ты один можешь найти выход, и ты найдешь. Если я имею право приказывать, то приказываю тебе… Знай, и вы, мдиванбеги, знайте, я молод годами, но своего слова не меняю. Правителем не буду! Если не примете отречения — сам уйду, пусть даже в монастырь! — и Кайхосро шумно вышел.

— Не хочу стеснять Совет в суждениях. — И Мирван Мухран-батони с достоинством тоже покинул палату.

Задумчиво покрутив ус, Моурави медленно произнес:

— Со стариком Мухран-батони труднее сговориться. Но то, что требует решения, должно быть решено.

Мдиванбеги восхищались. Такой Моурави не только с Мухран-батони, но и с чертом договорится.

— Значит, Моурави, ты уже согласен на смену? — Зураб с затаенной надеждой оглядел палату.

— Не я, мой князь, а мдиванбеги и церковь… Мы не арканщики, не пристало нам душить человека, стонущего под непосильным бременем… Тебе, князь Зураб Эристави, поручаем разговор с Мухран-батони.

— Отказываюсь!

— Неразумно! — Саакадзе пристально вглядывался в шурина. — Любишь вершины, люби подыматься на них сам. А если рассчитываешь, что другие вознесут, тогда жди желающих.

— Отказываюсь! — упрямо повторил Зураб. — Вы избегаете нажить себе опасного врага, а я вам не щит дружинника, на который ложится первый удар. Хором беседуйте с владетелем.

Закипел спор: как бы совместно ни выступали, кто-то должен первое слово вымолвить.

— Георгий, может, католикоса попросить? — предложил Трифилий. — На святого отца владетели не обрушат свой гнев. Опять же, кто дал — тот и взял. Да отпустится Кайхосро восвояси по своему желанию.

— Аминь! — поддакнул митрополит Никифор.