В отчаянии от собственного бессилия я прижимаю руки к щекам.

Восторг вскидывает голову, а потом опускает ее на грудь. Ноздри лошади раздуваются, уши настороженно подняты.

Я напрягаю все силы, пытаясь передать ему свою мысль: «Не надо, Восторг! Понимаю, дружок, она приказывает, но ты не слушай, остановись!»

Бесполезно! Ева работает руками, как вышедший на финишную прямую жокей. Сильные молодые ноги обхватывают грудную клетку лошади. До забора остается около двадцати футов, я издаю тихий стон, не зная, как лучше поступить: то ли отвернуться и зажмурить глаза, то ли набраться сил и досмотреть жуткое зрелище до конца. В этот момент Ева неожиданно поворачивает голову и видит меня. Она отклоняется назад, резким рывком отводит Восторга влево, а затем, вскинув вверх руку, издает победный клич. Повинуясь воле наездницы, Восторг переходит на кентер, а потом на рысь. Ева покачивается в такт движениям неоседланной лошади, и я невольно любуюсь ее выправкой, а сердце все никак не может успокоиться и рвется вон из груди.

– Привет, ма. – Ева останавливает лошадь прямо передо мной. – Что стряслось? – Ноздри Восторга трепещут, грудная клетка раздувается, как кузнечные мехи, а бока покрыты клочьями пены.

Я не отрываясь смотрю на дочь, бессильно хватая ртом воздух. Усилием воли стараюсь устоять на ватных ногах и сохранить вертикальное положение.

– Тебе плохо? – Ева наклоняется, всматриваясь в мое лицо. – Отвратительно выглядишь. Похоже, даже причесаться не удосужилась.

Проходит еще несколько секунд, прежде чем ко мне возвращается дар речи.

– Ева, ты что вытворяешь?

– Ха, езжу верхом! Разве не видно?

От пережитого потрясения слова застревают в горле.

– Слезай с лошади, – выдавливаю я наконец.

– Что?

– Немедленно слезай!

За долю секунды лицо дочери меняется и вместо настороженного удивления выражает глухую враждебность. Брови презрительно приподняты, губы плотно сжаты. Ева перебрасывает правую ногу через спину лошади и соскакивает вниз. Во время этих действий она умышленно не смотрит в мою сторону.

Я закрываю глаза и стараюсь успокоиться, а когда набираюсь мужества взглянуть на дочь, вижу, что поводья переброшены через голову Восторга, и Ева сосредоточенно разглаживает его челку.

– Не понимаю, чего ты бесишься? – небрежно бросает она.

– Ты ездила верхом без шлема, на неоседланной лошади! – взрываюсь я. – Неслась во весь опор к забору по промерзшей земле! Забыла, что у Восторга всего один глаз?

– И что из этого следует? – с невозмутимым видом вопрошает Ева и, прищелкнув языком, направляется к воротам. Восторг, тяжело дыша, идет рядом.

– То есть как это что?! – не верю я собственным ушам.

Я нахожусь с противоположной стороны и стараюсь идти в ногу с дочерью и Восторгом. Нервно заглядываю между досок, придирчиво изучая ноги Восторга. Следов хромоты не видно. Слава богу, и Ева и лошадь целы и невредимы, но голова по-прежнему идет кругом и дышится тяжело. В организме бушует адреналин…

– Не возьму в толк, с чего ты так разошлась, – недоумевает Ева, останавливаясь возле ворот. – Я все время езжу без седла. Наверное, надо было надеть шлем, но ведь я не собиралась прыгать через барьеры.

– Нет, собиралась. Не ври.

Ловкими пальцами дочь открывает ворота и толкает створку ко мне. Я ловлю ее и придерживаю, дожидаясь, пока Ева заведет лошадь внутрь, а потом закрываю. Некоторое время вожусь с цепочкой, а Ева уже направляется к конюшне.

– Ева, будь добра, подожди!

Однако дочь, будто обращаются вовсе не к ней, идет дальше, даже ни разу не оглянувшись.

Ненавижу, когда она ведет себя подобным образом.