Йен поморщился при мысли о долгах, которые ему предстояло выплатить в ближайшие полгода. Гершел нахмурился, стараясь, чтобы никто этого не заметил, и напустил на себя вид человека, у которого банковские счета пухнут от денег и он не испытывает финансовых затруднений.

— А почему так долго? — Рамона сердито покачала головой.

— Хороший вопрос, — ответил мистер Макгвайр.

— Благодарю вас.

— Год в таких делах — это совсем недолго. Необходимо проделать большую серьезную работу. Ваш отец имел значительные авуары. Такие наследства редки. Если бы он умер, не оставив ничего, утверждение его завещания можно было завершить через девяносто дней.

— Во Флориде утверждение завещания занимает в среднем два с половиной года, — вставил мистер Ларкин.

— Но здесь не Флорида, — возразил Йен, окинув адвокатов холодным взглядом.

— В законе есть положение о частичном распределении, — поспешно добавил Стиллмен Раш. — То есть вам могут разрешить воспользоваться частью своей доли наследства до официального закрытия завещания.

— Это мне уже больше нравится, — кивнула Рамона.

— Давайте поговорим о налогах, — потребовал Йен. — Каковы примерные цифры?

Мистер Макгвайр откинулся на спинку стула с самоуверенным видом.

— При наследстве такого объема, — улыбнулся он и с довольным видом кивнул, — и отсутствии живой супруги налоги должны быть чудовищные, больше пятидесяти процентов. Но благодаря предусмотрительности мистера Хаббарда и нашей квалификации мы выработали план. — Он потряс копией завещания. — Используя кое-какие фонды и иные возможности, мы снизили уровень налогообложения почти до тридцати процентов.

Йену, щелкающему цифры как орехи, не требовался калькулятор. Двадцать миллионов и остаток от чистой ценности активов умершего минус тридцать процентов составят приблизительно четырнадцать миллионов. Сорок процентов из них полагаются его дорогой женушке, так что их доля будет равняться плюс-минус пяти миллионам шестистам тысячам. Причем чистыми, никаких других налогов, поскольку все эти проклятые штатские и федеральные налоги будут уже накинуты на наследство.

Йен со своими многочисленными партнерами и компаньонами был должен разным банкам более четырех миллионов, причем половина долгов уже была просрочена.

Пока в голове у Гершела тикал его внутренний счетчик, он поймал себя на том, что проговаривает цифры себе под нос. Несколько секунд спустя он тоже вычислил итог, который равнялся приблизительно пяти с половиной миллионам. Ему так опротивело жить с матерью! И дети… Больше не придется волноваться об их образовании.

На лице Рамоны появилось злобное выражение, и она, одарив мужа язвительной улыбкой, выпалила:

— Двадцать миллионов, Йен! Не так уж плохо для — как ты его называл? — необразованного лесоруба.

Гершел закрыл глаза и вздохнул.

— Будет тебе, Рамона. — Йен попытался образумить жену.

Адвокаты вдруг заинтересовались своими туфлями.

— Да тебе не заработать столько за всю жизнь, — не унималась Рамона, — а папа сделал это за десять лет. И у твоей семьи со всеми банками, которыми она когда-то владела, никогда не было таких денег. Ты не находишь это невероятным, Йен?

У Йена отвисла челюсть. Он ничего не мог сказать и только неотрывно смотрел на нее. Будь они наедине, точно бы вцепился ей в глотку, но на людях…

«Спокойно, — приказал он себе, стараясь совладать с гневом. — Лучше возьми себя в руки, потому что эта самодовольная сука, сидящая в пяти футах от тебя, вот-вот унаследует несколько миллионов.