— И вы считаете, что Генрих несет полную ответственность за смерть епископа?

— Я только хочу сказать, что не стал бы поддерживать его кандидатуру на выборах губернатора Нью-Йорка.

Он допил виски с содовой. Поставил бокал и снова сел в кресло, скрестив ноги.

Затем он сказал:

— Значит, если я выставлю свою кандидатуру…

— То все самые влиятельные газеты получат полный набор ваших фотографий. Если же вы не объявите о своем решении баллотироваться, они останутся там, где спрятаны сейчас.

— И где же они?

— В очень надежном месте.

— И у меня нет выбора?

— Нет.

— Решительно никакого?

— Никакого.

— Я мог бы найти человека, который виноват в смерти Джаблона.

— Возможно, вы его найдете. А возможно, и нет. Но что это даст? Он наверняка профессионал и не оставил никаких следов. Нам не удастся добыть доказательства, что он имеет какое-то отношение к Джаблону или к вам, и уж тем более мы не сможем привлечь его к ответственности. К тому же подобная попытка может стоить вам разоблачения.

— Вы ставите меня в ужасно трудное положение, Скаддер.

— Наоборот, я облегчаю вам жизнь. Все, что вам следует сделать, — это забыть о намерении стать губернатором.

— Но ведь я был бы превосходным губернатором! Если вы так уж любите исторические параллели, вспомните о Генрихе Втором. Его считают одним из лучших английских монархов.

— Не уверен, что это действительно так.

— А я уверен. — И он кое-что сообщил мне о Генрихе. Он много знал об этом короле. Послушать его, вероятно, было бы очень интересно. Но я пропустил его россказни мимо ушей. Покончив с Генрихом, он вновь заговорил о том, каким хорошим губернатором мог бы стать, что он сделал бы для процветания штата.

Тут я прервал его.

— У вас отличные планы, — сказал я, — но это ничего не значит. Вы не можете быть хорошим губернатором. Вы вообще не можете быть губернатором, потому что я этого не допущу. Да и как вы можете стать хорошим губернатором, если подбираете себе сотрудников, способных на убийство? Одного этого достаточно, чтобы не позволить вам баллотироваться.

— Я мог бы избавиться от этих людей.

— Как бы я узнал, уволили вы их или нет? И в конце концов дело не в отдельных личностях.

— Понятно. — Он опять вздохнул. — Но, согласитесь, что его и человеком-то назвать было трудно. Говоря так, я не хочу оправдать убийство. Он был мелким мошенником, жалким вымогателем. Он поймал меня в свои сети, используя мою слабость, а затем стал сосать из меня кровь.

— Да, его трудно было назвать человеком, — согласился я.

— Тем не менее его убийство так важно для вас?

— Я не выношу убийств.

— Стало быть, вы считаете, что человеческая жизнь священна?

— Не думаю, чтобы я верил в священность чего бы то ни было. Это очень сложный вопрос. Сам я отнюдь не безгрешен. Несколько дней назад я убил человека. Чуть раньше — способствовал смерти другого. Непреднамеренно. Но от этого мне не легче. Я не знаю, священна ли человеческая жизнь. Просто я не люблю, когда убивают. А вы сумели избежать ответственности за убийство, и это меня беспокоит. Вот почему я решил именно так поступить с вами. Я не хочу убивать, не хочу разоблачать вас — не стану делать ничего подобного. Я беру слишком много на себя, пытаясь играть опостылевшую мне роль Господа Бога. Но я не позволю занять вам губернаторское кресло.