— Что ты опять хочешь в хлеву? — только щёлкнула языком старуха. — Жако сказал, что корова ещё не отелилась.

— А если папа ошибся? Может, за беременностью коровы не достаточно просто часто смотреть, — так спокойно отвечать дорого ей стоило. Всё в ней хотело вскочить и бежать к воротам и, наверное, в десятый раз за этот вечер продолжить наблюдение в ожидании двух мужчин. Она знала, что если они придут, то всё будет хорошо.

— Корова уже однажды ускользнула из хлева, — говорила девушка дальше непринуждённым тоном. — В последние дни она ведёт себя как помешанная. Держу пари, что если бы корова могла, то вылезла бы в окно, и спокойно ушла.

— Да, какие господа, такое и животное, — меме неодобрительно щёлкнула языком. — Жако такой же. И ты ещё хуже, чем твой отец. Вы оба легкомысленные и не можете спокойно сидеть. В любое время вон из дома! Всегда туда, где играет музыка, — она пренебрежительно плюнула в огонь. — Кто-то при этом думает о моём старом сердце? Когда ты вчера так надолго ушла, я почти умерла от страха. Я уже думала…

— Всё же это вымысел, меме, перестань! — но её взгляд упал на копьё. «Она получила его недавно и была вне опасности, пока нет двух крепких вооружённых мужчин, с пиками и палками».

Всё же она поёжилась и быстро отвернулась, потому что не хотела думать об этом, не сегодня, не вчера вечером. Всем, что она хотела увидеть — была улыбка Адриена. Девушка думала о шёпоте, который щекотал её ухо, и немедленно почувствовала это маленькое пылающее счастье в своём животе, которое согревало её и делало задыхающейся.

— Что я должна прекращать? — упрямо настаивала старуха. — Со страхом или молитвой? Ты же слышала, что сказал священник. Он сказал, что нас настигла Божья кара, наказание за грехи людей. Итак, оставайся здесь! Чудовище охотится на этих грешников, и оно их всех найдёт и разорвёт.

— Но я не грешница, и также определённо ими не были несчастные дети, которых съела эта бестия. Ты точно знаешь, что четыре голодных рта ждут молоко. Я вернусь прежде, чем ты распутаешь нитки.

Она снова толкнула моток, на который наполовину была приколота крохотными иголками законченная вышивка, на колени старой женщины.

Всё же прежде, чем она смогла умчаться, бабушка схватила её за запястье и потащила вниз. Анне не оставалось ничего другого, как встать перед ней на колени. Её бабушка была похожа на засохший корень, но когда она была такой яростной как сейчас, то могла бы удержать на верёвке и упрямого мула.

— Что ты думаешь, ты, спесивое дитя? Дети каются за грехи своих родителей! И ты не хочешь быть грешницей, Анне? Все люди грешники с рождения, запомни это, и молодые девушки особенно. Смотри на меня!

Она приложила к её лицу сухие, сильные руки, заставляя поднять взгляд вверх. Это было зловеще — смотреть в слепые глаза, в два серых шершавых диска.

— О, я также знаю молодых людей. У вас у всех больше нет приличия, и яблоко падает недалеко от яблони. Твоя мать была беременна тобой ещё до того как Жако узнал, что происходит. Только ты всё-таки не воображай, что я не знаю, почему ты тут в комнате носишься как кошка в течке. Ты хочешь к парню, за которым увиваешься уже с лета. Он ждёт тебя внизу?

— Что ты только думаешь! — выдавила Анне. Очень близко к ней потрескивал огонь и обжигал левое плечо, но ей было так неожиданно горячо, что она вспотела, по другой причине.