«Особая привилегия» носить на шее ошейник с пулей и взрывчаткой внутри не вызвала восторга у первых ренегатов, но им объясняли, что все остальные варианты еще хуже.

Объяснить это смертникам было не так уж трудно. Действительно — что может быть хуже смерти. Лишь некоторые полагали, что хуже смерти — бесчестье, но таких в камерах тюремного блока было немного. И если на службу легиону вслед за генералом Казариным соглашалось идти меньшинство заключенных, то это лишь потому, что остальные просто не хотели больше рисковать жизнью и предпочитали эвакуацию, даже если она и сопряжена с «некоторыми неудобствами» и «ущемлением прав».

Некоторые даже спрашивали, когда же она начнется, эта эвакуация, но легионеры не могли сказать ничего определенного. Они сами без конца запрашивали командование, будет ли смена или подкрепления, но у командования и без того забот было выше головы, так что ответы поступали туманные.

По этой причине в отряде майора Царева решили на всякий случай считать, что подкреплений не будет, и удвоили усилия по вербовке целинских зэков. Давать им личное оружие, конечно, небезопасно, но посадить за пулеметы в машинах можно вполне.

Во время затишья эти пулеметы заблокированы, и даже самый хитрый герой, притворившийся ренегатом с тайной целью перебить всех врагов, до которых сумеет дотянуться, не сможет расстрелять из них расслабившихся легионеров. А в бою легионеры надежно прикрыты броней.

Во всяком случае, Игорь Иванов бесстрашно продолжал ходить среди этих ренегатов без шлема, хотя уже зарегистрировал на себя один из ничейных шлемов и оставил его на своем кресле в командирской машине.

Пока оставалась неясность насчет генерала Казарина, Игорь оставался и.о. начштаба центурии и в качестве такового был послан разобраться, действительно ли бойцы вместо вербовки заключенных на службу творят разбой и насилие в камерах наверху.

Расследование показало, что слухи об этом сильно преувеличены. На самом деле легионеры просто расслаблялись и за неимением лошадей оглаживали девушек, которые подвернулись под руку.

Началось с того, что Громозека напомнил девушке по фамилии Питренка, а по имени Вера о ее обещании добровольно подвергнуться изнасилованию в обмен на жизнь и свободу. А дальше покатилась лавина.

Первыми выступили зэчки, привезенные из лагерей — жены, сестры и дочери офицеров, освобожденных для отправки на восток. Ведь заложниц для этой программы брали не только с воли — по лагерям тоже обреталось немало членов семей врагов мира и прогресса. А после многих месяцев воздержания да еще в честь спасения от расстрела эти женщины были готовы отдаться кому угодно.

Вот они и отдавались, а глядя на них другие тоже приходили в возбуждение. Не все, конечно — некоторым это зрелище, наоборот, казалось отвратительным — но ведь и легионеров было не так уж много. Особенно по сравнению с населением тюремного блока после разоблачения «заговора семей».

— Ты ведь сам хотел подразделение психологической поддержки, — сказал Игорь Иванов капитану Саблину, докладывая ему об истинном положении дел.

Они теперь все были на «ты». Ошейники у всех одинаковая — какая, к черту, субординация. Саблина бесило только одно — что многие, прознав о сладкой халяве, побросали свои машины, и теперь их приходилось собирать по всему Серому Дому под угрозой публичной порки и даже отстрела ошейников. Но этих угроз бойцы не очень-то боялись — все знали, что отстреливать боевые ошейники никто не станет.

Легионеров и так мало. Не хватало еще, чтобы особисты начали своих убивать. Поэтому разнежившиеся в объятиях изголодавшихся зэчек бойцы встрепенулись только после того, как Саблин после нескольких минут равнодушного молчания неожиданно закричал по общей связи:

— Все по машинам! Бегом!!! Целинцы атакуют!

Самолет Пала Страхау вели пленные диспетчеры с ошейниками на горле.